Black&White

Объявление



Добро пожаловать на ТРПГ Black&White, друг.

Это авторский мир на стыке темного фэнтэзи, готического хоррора, мистики и стимпанка, этот мир, который они зовут Фернасом, уже переступил черту гибели, это – бытие после смерти, тягостное, бессмысленное, и безжалостная длань окончательного умирания надо всем. Ад, настигающий при жизни, не оставляет ни единого шанса остаться белым, нетронутым, чистым; каждый герой – отрицателен, каждый поступок – зло, все помыслы черны, но не осуждай их: и после конца света никто не хотел подыхать.



Земля без надежды
Властители, герои и крысы Фернаса
ЗемлиНародыИсторияКарта
Магия, механика и хаос
Анкеты

Написать администраторуГостевая
ПартнерствоРекламный раздел

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Black&White » Рассказы о других мирах » Птицы и кости


Птицы и кости

Сообщений 1 страница 18 из 18

1

http://forumupload.ru/uploads/0014/c0/23/2/297855.jpg

Дожди вымывают глину, деревья простирают зеленые руки. Что будет - неведомо, что было - то забыто и истлевшее тело поглотила жадная могила, потому что даже чародеи прошлого могут умереть. Но кости ждут в земле и над холмом поет птица, погибшая сорок лет тому назад.

2

[indent=1,0]…Она так давно здесь не была. Не в этом месте конкретно, и даже не в этом городе, а на этой… земле. Той, что привечала её когда-то, как королеву. Где её приветствовали – и трепетали перед видом чёрных крыльев.
[indent=1,0]Ирландия… земля, где Морриган, богиня Войны и Смерти умерла. И не вернулась. Лишь её тень, даже не отголосок былого, но память о том, что некогда происходило, наконец ступила на сей остров, преодолев былое отторжение. А впрочем, было ли оно столь сильно? Пока она была на противоположной стороне земного шара, Моргана думала, что да. Пока решала деловые вопросы в Европе, ей казалось, что она физически чувствует то напряжение, которое не давало взглянуть без горечи и бессильной злобы в сторону подвластных ей некогда земель. Хоть то, что предатель, как и многие другие, уже давно почил, она не сомневалась, но память о произошедшем как прежде царапала ей душу крючковатыми когтями, не давая ступить самой на землю, чьи легенды она знала назубок и дословно. Даже манящие стены архивов Тринити колледжа – лакомый кусок в её профессии – много лет не могли сподвигнуть О’Ши явиться сюда самой, вынуждая отправлять агентов со строгим и подробнейшим наказом, что требуется найти и отснять для изучения Морганой.
[indent=1,0]И вот, она здесь. И что? Чувствует ли душевное давление? Чувствует ли злость, вражду, к тому месту, где похоронили её память? Отнюдь. Напротив: это было… как возвращение домой. О’Ши была изумлена: она не чуяла доселе, что может обрести здесь такой покой, которого не испытывала уже давно. Было ли то по той причине, что Дублин всё же остался в стороне от той могучей гонки, которая бросала вверх и вширь города, являвшиеся центрами транспортных путей? Или что лишь здесь, как ни парадоксально, она не испытала и тени тех тягот, которым подверглась на континенте? Да, здесь оборвался путь богини – но то было мгновением, не сравнимым с тем, что пришлось перенести женщине в начальные и средние века после рождения Христова.
[indent=1,0]А может, просто что-то в ней, какая-то частичка откликнулась на весну, что наступала на здешние земли. Пусть Морриган была известна прежде всего за то, что благоволила воинам – или сопровождала их в последний путь, - но в ней присутствовал также и аспект великого дыхания Жизни. Пусть отголоском, не сравнимым с тем могучим и всеобъемлющим дыханием, что источала названная сестра её Келла Кавана. И всё же не одной лишь смерти символом была почившая воронья богиня…
[indent=1,0]Да, ей пришлось признать: её сюда тянуло. Как за дыханьем смерти теплится надежда жизни, так и её, враждебную и отвернувшуюся от тех мест, где кончилась её дорога, как богини, неотвратимо побуждало что-то вернуться. Вернуться, будто в отчий дом, который просто не умел сердиться за холод и отторжение на отвернувшееся от него дитя.

[indent=1,0]…Дублин оказался одним из тех мест, которые стоит открывать, как следует напитавшись предвкушением. Выйдя из такси в его центре, Моргана впервые ощутила, что её не тянет жгучая целеустремлённость, как шорами доселе закрывавшая от женщины облик и душу тех мест, где она была. Из них большинство шло в темпе прогресса, рывками изменялось и эволюционировало, принимая порой гротескные и бездушные формы в попытках угодить цивилизации. Дублин же такого желания был лишён в принципе, величественно сохраняя память о себе, прежнем, былое величие и дух старых времён – в архитектуре, в парках и садах, во всём, что можно было видеть – и что только ощущалось через его историю и жителей. Даже обилие пабов и других своеобразных заведений не опошляли это место, но придавали ему некий особый, провинциальный шарм. Здесь не хотелось спешить, не хотелось строить массу планов. Хотелось двигаться в ритме города. Неторопливо, смакуя каждую минуту и каждый вид, что открывался с выходом на новую улицу.
[indent=1,0]Моргана нигде не ходила так много, как здесь. Женщина вызывала такси лишь в том случае, если её цель была на противоположном от неё конце города, и пару раз – когда вставала срочная необходимость успеть на встречу или затем, чтобы урвать лишний час до закрытия местной выставки.
[indent=1,0]Конечно, она не забывала о том, зачем приехала. И библиотека колледжа Тринити принимала бывшую богиню каждый день, безмолвно и терпеливо наблюдая, как тщательно и упорно она проводит ревизию среди его архивов, будто бы то были её собственные владения.
[indent=1,0]И всё же О’Ши не отпускало ощущение, что эти баснословные книжные и летописные богатства – всего лишь повод для того, чтобы она наконец вернулась. Лишним подтверждением были поездки, которые женщина неожиданно стала себе позволять, открыв в себе свободу посещать те места, где в стародавние века кипели кровопролитные сражения. Те, что были отмечены сиятельными триумфами и оглушительными разгромами. Где она смотрела на всё свысока, имея власть решать судьбы не отдельных людей – но целых племён.
[indent=1,0]Однако с каждой такой поездкой Моргана всё больше убеждалась: все те события существовали лишь в её собственной памяти. Те человеческие легенды, что и дошли до наших дней, остались искажёнными и туманными. И там, где проливалась кровь и где гремели кличи в её честь, не было ни единой метки, ни одного памятного камня. Блуждая по необжитым землям, пережившим множество вёсен и готовящихся встретить только лишь очередную, О’Ши не находила ни единого признака тех стародавних битв. Даже ей самой порой удавалось обнаружить очередное поле битвы лишь с помощью нескольких чёрных птиц, чьими глазами она могла смотреть на местность свысока, как во времена своей утраченной божественности.
[indent=1,0]Возвращаясь с очередной такой прогулки по природе, бесследно похоронившей под собой как доблесть, так и трусость, успехи и провалы, на смартфоне меж статей о легендах о минувшей здесь битве (о том, что она проходила здесь, конечно не велось ни слова), женщина обнаружила заметку другого толка. Рядом с рассказом о том, как бесславно пало маленькое, но гордое племя, виднелась небольшая статья о птице, которая исчезла около сорока лет назад.
[indent=1,0]Исчезла и исчезла… Моргана считала себя литературоведом, а не орнитологом. Однако одно предложение в превью привлекло её внимание: о том, что осталась запись голоса последнего представителя этого вида. Последнего из пары, в которой самочка исчезла после шторма, а самец ещё долгое время пел – и в паузах между его трелями по предположениям учёных должен был звучать её голос.
[indent=1,0] «Последняя запись…»
[indent=1,0]Что-то зацепило в том О’Ши.
[indent=1,0] «Он был последним, кто помнил о своей партнёрше и о своём виде. А я? Разве я не последняя, кто помнит о тех событиях? Пусть кажется они не имеют теперь значения, но разве же его имеет последняя песнь вымершего вида, который даже не привлекал своей серостью падких до ярких перьев аборигенов?»
[indent=1,0]Так думала Моргана, закусив губу и включая ролик на ютубе, в котором проигрывалась отчётливая песнь той самой птицы. Шагая среди упорно пробиващейся меж камней травы, она слушала лиричные трели оставшейся последней в целом мире птицы, и чувствовала, как неожиданная печаль сковывает сердце. Пока над ирландскими просторами звенел голос несуществующего более певца, О’Ши задумалась: а не является ли выбранное ею призвание чем-то большим, чем торговлей переплетённой историей?..
[indent=1,0]Из мыслей её вырвало резкое предупредительное карканье, перебившее льющееся из динамиков птичье пение. Моргана вскинулась, разом срывая с себя лиричное наваждение, подобралась и заозиралась, выискивая причину паники среди верных птиц. Их голоса слились в непрекращающуюся какофонию, словно над полем завершённой битвы…
[indent=1,0] «Сзади!»
[indent=1,0]О’Ши быстро обернулась – и успела увидеть, как ослепительное золочёное сияние, над которым рваными штрихами металось вороньё, словно бы сжимается от их грая и уплотняется в физическую форму. И пусть первым и сильнейшим порывом было «Бежать!», что проревел в мозгу выученный инстинкт самосохранения, что-то приковало женщину к месту. Обрывок памяти, тень узнавания, предчувствие озарения…
[indent=1,0] «Свет» сгорбился, став на четыре лапы. И, прежде чем сиянье шерсти начало тускнеть, с неё прелым перекрученным сухим листом осыпалась на землю проржавленная и распадающаяся в труху цепь.

3

…Свет, на несколько мгновений соперничавший с солнечным, начал гаснуть и скоро на его месте остался лишь крупный волк с рыжиной в шерсти и белым пятном на груди. Зверь пошатнулся и исчез в траве, свалился набок, хватая воздух оскаленной пастью.

Куда уходят мертвые? Растворяются без следа или вечность ожидают во мраке и пустоте? Или в посмертии их принимает чудесная блаженная страна? Что происходит за гранью последнего вздоха, когда меркнет любой свет?
Ничего. Он теперь точно знал, что ничего.
Там безвременье и тьма, кромешная тишина и леденящий холод наспех выкопанной могилы; годы сливаются в десятилетия, но неосмотрительно наброшенные чары, дурацкое и заведомо невыполнимое условие держат, держат, держат…
И было странно, страшно, когда в это сумрачное существование на грани проник далекий зовущий голос. Пение птицы, какой он никогда раньше не слышал.
Птица? Откуда здесь может взяться птица?
И золотой свет.
И слепящий полдень.
И самые жуткие первые несколько мгновений, когда показалось, будто он не помнит, как нужно дышать, и показалось, будто петли тонкой заклятой цепи все еще сдавливают горло… хруст и щелчок. Сгнившие звенья распадаются, становятся ржавчиной, прахом, опадают в траву. Ему казалось, не все, ему казалось, что-то все еще душит и, судорожно изогнувшись в зверином теле, он перекинулся, чтобы сорвать с себя осыпающиеся в руках остатки цепи, и, схватившись за горло, искать и не находить то, что задушило его… века тому назад.
Первоначальный порыв бороться и действовать откатился, как откатывается волна. Без мыслей и без сил Кумеги мучительно пытался вспомнить, что было до, что было с ним и кем был он сам, но смерть, точно огромная черная тень, заслоняла прожитую жизнь своим непомерным величием. Все прочее становилось мелким, неразличимым. У него была жена, друзья, он что-то сделал… но имена звучат словно через глухую стену, а лица полустерты.
Медленно, словно, наконец, преодолев нечто, что потребовало всех оставшихся сил, он протянул руку. Трава под пальцами теплая. Как, оказывается, приятно ощущать тепло. Солнечный свет на лице. Запах цветущей сыти где-то рядом, и влажной преющей земли, и зелени, поющей над головой. Так же медленно, будто вспоминая, как это делается, Кумеги приподнялся, сел, озираясь по сторонам: лес, живой, дышащий, шумный… нет, шум от птиц, вороны хлопают крыльями, хрипло вскаркивают, поднимают тревогу почем зря. Наверное, это они напугали птицу, которую он услышал первой. Шорох и он обернулся, морщась от головокружения. Женщина? Нет. Пробудившееся колдовское чутье сказало, что нет, а память подтвердила, что он знает ее… знал когда-то. Да, знал. У нее иной облик, но сиды умеют смотреть не глазами и всегда могут узнать, кто перед ними… кем и чем была та, что смотрела на него с изумлением и точно таким же долгим узнаванием.
«Что с тобой случилось, Великая?»
Кумеги показалось, что он спросил это, и несколько мгновений понадобилось, чтобы понять – не раздалось ни звука.
«Что мы здесь…»
И вновь ничего. Минута потребовалась на осознание, что он не может вспомнить, как произносятся слова, как нужно говорить, будто цепь, удушившая его, осталась на шее и стягивает хватку каждый раз, когда он пытается.
«Я…»
В ужасе Кумеги дернулся, потянулся к горлу, расцарапанному собственными ногтями, но ничего не нашел. И не смог даже закричать, голос пропал. Немота оказалась страшной, словно отсутствие руки, глаза, части тела. Это словно задыхаться и все не мочь задохнуться окончательно. Все, что он мог – это смотреть, смотреть в лицо Морриган, не отводя безумного, отчаянного взгляда, молящего о… спасении? Нет. Лишь о слове. Хотя бы одном слове, чтобы увериться – в мире еще остались слова.

4

Моргана покачнулась на ослабевших ногах. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы узнать тень прошлого в существе, которым обернулся волк. Её взгляду предстал тот, чья жизнь и гибель не остались ни в песнях, ни в рукописях, так старательно его за совершённые поступки вычёркивали из историй. Лишь двое берегли память о нём с теплом и уважением. Двое – и одной из них была Моргана.
Вернее… та, кем некогда она была.
- Cú Maige… - прошептала она в ошеломлении, широко распахнутыми глазами глядя, как жадно бледные руки с тонкими пальцами хватают землю и траву –свидетельство жизни, к которой его вернули.
Словно услышав её – хоть оклик прозвучал практически бесшумно – сид с некоторой скованностью в движениях приподнялся и сел, поднял на женщину зелёные глаза. Хоть внешне он по всем признакам выглядел человеком, в этом взгляде виделась природа совсем иного существа. Того, кто обладал такими силами и знанием, что мог почитать людей лишь за забавные игрушки.
Лицо сида осветилось встречным узнаванием. Губы раскрылись, но, если из них и исторгся голос, О’Ши его не услышала. Резким движением руки женщина заставила кружащее над ними вороньё заткнуться. Верные птицы послушно отпорхнули и сели в некотором отдалении, посвёркивая на происходящее бусинками глаз и временами нервно встряхиваясь.
Кумеги выглядел растерянным. Вновь открыл рот, и Моргана видела, как он пытается к ней обратиться – но повисшую вокруг них тишину не нарушило ни звука. Моргана видела, как его взгляд наполнился ужасом. Сид дёрнулся, словно выброшенная на берег рыба, ладонь взлетела к горлу – где, как за миг до этого заметила О’Ши, виднелась рыжеватая отметина, как будто от удавки.
Мгновенно, будто и не проходило с того времени больше тысячи лет, в памяти всплыли подробности того дня, когда Моргана в последний раз слышала о Кумеги. Когда трагические вести ей принесла сеидхе Тиэрнах, надломленная страшной участью мужа. Вспомнились собственные ошеломление и гнев – но только ими Морриган и могла в тот миг помочь безутешной супруге сида-волка. Не всякой смерти требовалось её сопровождение, как и не всякую жизнь она могла спасти. А уж когда той жизни не осталось вовсе, тогда к богине было поздно обращаться.
Вслед за воспоминанием о том несчастном взгляде прекрасной сеидхе О’Ши объяли давно позабытые ощущения и чувства. Как стая призраков, они вернули Морриган в те времена, когда народ Туата де Дананн ещё обитал в этих землях. Они, кто первыми пришли и привели своих богов, и более других им были равны. Как остальные, Морриган им благоволила, ей нравилось общаться с ними, участвовать в их диких и жестоко-прекрасных забавах.
Но то было давно, и оборвалось с уходом чудесного народа, оставившего людям память о себе и собственных богов. И эта память, весь оставшийся в том прошлом мир сосредоточился в одном Кумеги, том, кого Моргана менее его супруги надеялась увидеть вновь.
Молящий взгляд сида сдёрнул Моргану с места, заставил порывисто шагнуть к мужчине. Казалось, стоит ей остаться безучастной – и смерть опять утащит его за собой, того, кому жизнь отказалась протянуть руку.
- О проклятые боги, Cú Maige, что они с тобой сделали?! – с губ О’Ши сами собой сорвались слова умершего языка, полные сокрушённой горечи, ибо помнила она Кумеги совсем другим. Сейчас же от него осталась только тень самого себя, гордого наследника чародеев древности. Но даже так – его явление потянуло за собой прошлое, утопившее в себе Моргану. Оно заставило её забыть о том, какое сейчас на самом деле время – и какова она сама.
Ведь в глазах сида она увидела отражение себя прежней, словно бы восставшей вслед за ним из тех времён.

5

«Я не…»
Ни звука.
Непроизнесенные слова подступили к самому напряженному горлу; он вспомнил что с ним сделали, вспомнил, как умирал. И тем нелепее было вновь оказаться под этим солнцем, перед богиней, и не в силах объясниться, и не сводить с нее безумных глаз, словно он ждал чего-то от нее. Словно это она могла сказать, что с ним случилось, словно это она сделала… но нет, нет. Она вернула его, и в этом нет никаких сомнений, и ей он обязан тем, что дышит сейчас.
«Прости, Великая.»
Это уже без попытки заговорить, только почтительно отведенным взглядом. Не мог больше смотреть ей в лицо, не смел, потому что времена, безвозвратно ушедшие и безвозвратно забытые, для него закончились только вчера. И там Морриган была собой, яростной, смеющейся жницей, перед которой сейчас может быть только мучительно стыдно за эту странную немоту, и за свой жалкий вид, и за долг, который отныне ему не выплатить за сотворенное ею чудо.
Кумеги склонился перед ней, и это было единственным, как он мог попросить прощения, и выразить благодарность. Жест, наконец, все установивший на свои места.
В тот момент ему все еще казалось, будто ощущение множества минувших лет уйдет, куда-нибудь денется, если просто не смотреть, не видеть, что вокруг исчезли леса, насколько хватает глаз, и какая у богини странная одежда, и многие года и весны, что дождями проливались над его могилой, пока он ждал, все это – только показалось. Дурная тень дурной смерти, не успевшая отпустить, стечь в эту благословенную землю как страшный сон.

6

Кумеги склонился перед ней, согнулся в поясе – так, как мог бы сделать раб, а не почитатель. Не гордый лорд, достойный сам встать наравне с богами; не властелин охоты, который мчался по веленью яростной охоты на лапах хищника, и хищник тот превосходил иного зверя или человека. Он вёл за собой могучую стаю, и над ними парила на необъятных крыльях Морриган, охваченная упоительным азартом - его хватало и на зверей земных, и на её божественную стаю.
Те времена остались позади - как и та охота. Кумеги больше не таков, нет от него былого чувства первозданного неистовства. Иллюзия из прошлого растаяла, и женщина больше не видела в согнувшем спину перед ней того, кого утратила его прекрасная супруга. Опасного магического зверя, способного как одарить, так и хитроумно проклясть - о, сколько смеха вызывали у богини его недобрые проделки! Былой Кумеги потерял не просто голос, а нечто большее, что составляло его суть. Как будто то, что делало из сида загадочное грозное создание исчезло вместе с его ушедшим народом, оставив для отставшего от стаи лишь этот взгляд и это истончившееся тело.
Возможно, это было недостаточной причиной, чтобы испытывать презрение и отводить глаза. Моргана могла себе представить, что перенёс Кумеги. Каково ему пришлось столь долго прозябать в забвении, наедине с одними лишь могильными червями. И даже если его плен был более «приятным» - магическим забытьем, в котором он не имел представления не только о происходящем наверху, но и о себе самом – рвать кокон колдовского сна и возвращаться памятью к тем горестным событиям – достаточно серьёзное потрясение. Будь он обычным человеком - едва ли сохранил бы здравый разум. А что до сида...
Возможно, всё это было достаточной причиной, чтобы оправдать нынешнее состояния Кумеги. Чтобы понять его и посочувствовать, ни в коем случае не ставя его поведение ему в вину… Но в тот же миг Моргана осознала, что сама представляет из себя ничуть не более величественное зрелище. Ведь кем она сама была во времена его расцвета? Стихией, олицетворением смерти, Судьбой и Роком – пусть преимущественно лишь на поле битвы. А кто сейчас стоит перед сидом, провалившись в думы о безвозвратно ушедших былых временах? Жалкая смертная, чьи силы смехотворны по сравнению с былым могуществом - даже с могуществом её былых почитателей. Теперь она сама страшится смерти, как огня, и который век не знает покоя, оглядываясь в ожидании её дыхания над ухом.
«Что ты видишь, Кумеги? Что заставляет тебя склониться перед такой, как я сейчас?!» - злоба заклокотала в груди Морганы, заставив сжаться зубы. Чудовищная злоба и обида – не на него, а на фортуну, которая свела их вместе: смертную богиню смерти и немого мага слова.
- Ну и что мне делать с тобой, сид? – голос Морганы стал глух и резок. Она выпрямилась, став жёсткой, как натянутая струна, глядя на преклонившегося Кумеги с бессильной беспощадностью.
«Что видишь ты? И что намерен делать – теперь?»
- Ты знаешь, сколько времени прошло с того момента, как ко мне пришла Тиэрнах с мольбой вернуть тебя с того света, спасти от удавки на твоём мохнатом горле и от проклятья на твоей могиле? – на сей раз её голос прозвучал чуть тише и с ядовитой вкрадчивостью. Обманчивое спокойствие, что лишь надёжнее скрывало под собой ревущее и гибнущее пламя.

7

Молчание. Уже по этому молчанию он смог судить о глубине и необратимости произошедшей перемены. С ней, со всей их землей, со всем, что составляло их мир… может статься, его и нет больше.
Молчание, потом слова. Горечь и ярость, которой не хватит никаких слов, чтобы стать высказанной.
Медленно он поднялся, встал, в последний раз коснувшись ладонями теплой травы. Поднял взгляд. Нет, не знал, сколько. Но уже понял - слишком много, чтобы с этим что-то можно было сделать. Слишком много, чтобы спасаться или спасать. Их время прошло, и это стало очевидным, когда безжалостные глаза мага раскрыли все тайны его былой богини. Смертные тайны.
Есть такое выражение – «слишком много», и за ним упрятано немало страшных вещей, выходящих за предел допустимого, приемлемого, понятного. Кумеги пытался принять тот факт, что теперь он шагнул за этот предел и все, что ему останется – смириться с происходящим, стать его частью или умереть вновь. Нет. Нет, он точно не позволит себя убить… и не Морриган пугать его временем. Есть нечто страшнее, не ей ли, стражнице смертных врат, знать об этом. Не ее ли живым останкам знать, как страшно забвение? Значит, не имеет никакого значения, сколько.
Слова ранят, но это жалкая боль. Слова практически не имеют значения.
По древнему праву, по праву спасенной жизни он принадлежал ей, и не важно, сколько горечи этот нежданный дар мог принести одним своим появлением, важно лишь, согласна ли она была его принять.
Решайся.
Решай.
Без раболепства, безо всякого стеснения от собственного жалкого вида, он выпрямился перед ней, будто и не замечал собственной наготы. Люди так не могут, носить собственную кожу так, словно это роскошный плащ из голубых беличьих шкурок. Людей заботят чужие взгляды, вещи и предметы, мелкие и мелочные. И это не для древнего мага из народа сидов; впервые за много лет он увидел свет дня, как и было завещано его врагом и соперником, могущественным дураком. Есть нечто важнее. Взгляд, задержавшийся на лице Морриган, скользнул выше. Небо, такое глубокое… так красиво. И так радостно видеть его вновь, этот небосвод, перья облаков, нити облаков, синеву этой выгнутой чаши цветного стекла, и солнце, его тепло, его острый и жаркий свет. Оставь то, что тебя мучает, все оставь и забудь. Смотри, как ярко. Он больше не мог сказать об этом, он еще не осознал своей потери, только ощутил первое легкое неудобство, и одними лишь глазами мог произнести: смотри!

8

На все её вопросы, разумеется, не прозвучало ответа. На сей раз губы сида даже не пошевелились. Моргане оставалось лишь догадываться, что для него могла бы значить эта потеря… Однако встретившись с Кумеги взглядом, поняла: сейчас то для него не первостепенная проблема.
Мужчина выпрямился, показавшись во весь рост - и оказалось, что он превосходит О’Ши почти на голову. Однако ту это нисколько не смутило. Другое вызвало в ней лёгкую задумчивость: то, с каким достоинством и естественной грацией величия он выпрямился, не смущаясь наготы. В нём даже промелькнуло то, древнейшее, что сопровождало сидов с неотъемлемостью их дыхания.
“Неужели я сумела тебя растормошить? - Моргана прищурилась, нарочито оценивающим взглядом окидывая его с головы до ног - довольно сухое, но крепкое телосложение, и та же аристократическая бледность. Вернула взгляд к его лицу, к глазам, которые были по цвету и светлее, и теплее, чем её. - О чём ты думаешь, мне интересно?”
Подогревая её любопытство, Кумеги соскользнул взглядом с её лица, подняв глаза к нему. Лучи ласково скользнули по его щекам, и женщина невольно отметила, сколь одухотворённым он сейчас смотрится - совсем иначе, чем минуту назад, когда только появился среди травы, растерянный и слабый. Свет солнца будто бы напитал фигуру сида силой - пусть ещё немного эфемерной, призрачной, но и он сам казался всё ещё Моргане как будто… не совсем настоящим. Уж слишком внезапным и непредсказуемым стало его появление.
- Любуешься? - неожиданно для самой себя негромко обратилась она, впрочем, в её тоне читалось - то было лишь потребностью озвучить очевидное. Не для того, чтобы вызвать зависть к способности озвучивать свои мысли, но словно бы попыткой наладить понимание. Пускай сознательно О’Ши ещё не определилась, как собирается поступать дальше. - Ещё бы - могу представить, как ты истосковался по этому небу и солнцу. И чёрт знает, по чему ещё...
Она вздохнула, гадая - а сам он как предполагает поступать? Хотя… Кумеги наверняка надеется, что сможет положиться на помощь Морри… Морганы, как той, что оказалась рядом.
Такие настроения О’Ши не могли понравиться. В ней вызывало раздражение, когда кто-то пытался рассчитывать на неё, не находясь в ней в деловых отношениях, или не обещая за то крупную сумму. Надеяться на деньги от сида, не зная ещё толком, сколько своей силы он растерял за века плена - наивно. А вот по поводу деловых отношений…
Моргане вспомнилось, как он склонился перед ней. И она впервые всерьёз задумалась о том, зачем он это сделал. Что собирался показать? Что он признал её природу, скрытую под телесной оболочкой? Или… что-то, что было гораздо глубже?
“Освобождение. Насколько он осознаёт, что с ним было, и из какой тюрьмы он выбрался?”
Судя по его первоначальной реакции - осознавал ещё как. А значит, вероятно, имел намерение Моргане отплатить. И, хоть та и знала, что дары сидов зачастую могут иметь совсем небезобидные последствия, не хуже того она знала, что Кумеги среди своего народа был одним из “честных”, а значит ей не стоило особо опасаться вреда, который мог бы следовать за его благодарностью.
По крайней мере, нарочитого.
“Что ж… стоит рискнуть. В конце концов, если он окажется обязан мне, и если у него осталась хоть часть былой силы… Пхах, это может статься интересным”.
Принятое рациональное решение разлилось по душе приятным теплом. И Моргана старалась не обращать внимания на то, что за этим сухим, циничным расчётом крылось ещё кое-что…
За всеми размышлениями О’Ши против воли не могла отвести взгляда от Кумеги. Он словно бы купался в свете солнца, как будто впитывал его всей кожей. И при взгляде на него чувство давно покинутого дома… оно усилилось. Пред Морганой стояло живое напоминание о прошлом - её прошлом. Такое же, как дарующая жизнь сестрица, что промышляла ведьмовством под Бостоном. Но та уже давно влилась в течение современности, как сама Моргана, став символом - но не картиной их общей памяти.
Кумеги же… остался прежним. Пускай надломленный и искажённый заточением - зато он источал подлинное дыхание тех времён. И как бы ни скалилась, как бы ни негодовала сугубо практичная сторона Морганы - исход был предрешён. Надолго ли, или пока не надоест, она возьмёт Кумеги под своё покровительство.
Снова.
- Кумеги... - О’Ши поймала себя на интересной мысли - стоило задуматься в духе современных реалий, как говорить на древнем языке пришлось с усилием, вспоминая давнее наречие, - скажи, как будешь готов. Надо показать тебе… тот мир, где тебе не посчастливилось оказаться. И кстати… не желаешь одеться?
В отрыве от возвышенных или, напротив, приземлённых мыслей ей в самом деле стало интересно, не собирается ли чародей - или бывший чародей? - здесь замерзать. Весна на острове выдалась достаточно тёплой, и всё же, глядя на голые расправленные плечи сида, О’Ши невольно поёжилась. Сама она в то утро облачилась в чёрные джинсы и серебристую водолазку, поверх которой застегнула женственную кожаную куртку с отворотами. Вороньей ведьме - вороний облик, и даже трепетное пробуждение природы не вдохновило её выбрать что-то проще и полегче.

9

Ждал ли он, что она откажется от своего права? До последнего ему казалось, что да. Что боги великодушны, особенно боги, с которыми его столько связывало… и все же нет. Морриган не обмолвилась и словом о том, что прощает долг и признаёт, что вернула жизнь задаром. Ее пристальный взгляд; Кумеги не хотел признавать, но он был оценивающим, ощупывающим – как извлечь пользу из произошедшего? Что потребовать? Что отнять? С ней что-то случилось, что-то ужасное, и он про себя порадовался, что так и не сумел задать свой первый, крайне бестактный вопрос. Что бы с ней не случилось, ей нужна помощь, и глупо рассчитывать, что Великая, которая была самим пламенем, а теперь тлеет подобно углю, откажется от его службы.
И все же он был жив. И в самом деле не замечал холода, дыхания неласковой весны, ведь эта прохлада – ничто в сравнении со стылой ямой могилы, с проклятьем, вморозившим в лед, который не растопить ни одной из вёсен… Свобода. И сид накинул свою любимую одежду – волчью шкуру – шагнул назад, сменив облик, и вот он уже прижимает уши, припадает на широких лапах, показывает рыжину на боку. Мгновение – и волк летит, распластавшись в беге, не в силах выразить себя, переполняющие его чувства, бурляющую вновь обретенную жизнь как-то иначе. Прыжок – и он уже не касается земли второй раз, рвется в небо, ударяя пестрыми узкими крыльями сокола, выше и выше, в озорстве превращаясь в штормовой ветер, и ветер с гудением достает до облаков, срывается вниз, прямо на крохотную фигурку в черном… и распадается стаей стрижей.
Поднятая пыль и листья еще сыпались вниз, нежданно потеряв опору; птицы пропали бесследно, но она неожиданно почувствовала теплое прикосновение чего-то мягкого. Волк мягким боком коснулся ее ноги; часто дыша, поднял вверх морду и вываленный розовый язык свесился набок – готов. Вполне готов ко всему, что его ждет и пойдет за ней, куда бы она его не привела.
И они ушли.
Кумеги до последнего был убежден в своей смелости; с удивлением осмотрел асфальт, скривился на его резкий запах, увидел, что Морриган идет и тоже наступил лапой, но когда он впервые встретился с машиной, все же не удержался, замер, как замирает застигнутое охотником животное.
Что-то екнуло в груди; волк таращился во все глаза на рычащее чудовище, пока не рассмотрел прозрачные окошки и человека внутри. Догадался, только когда проехало. Повозка, вот что это. Морриган не боится, значит, она обычная. Морриган строго смотрит. Он осторожно сделал шажок, нервно дергая ухом на отдаляющееся рычание, еще шажок и потрусил по черному размашистой рысью, догнал. Задрал голову – все в порядке.
Волчьи мысли отличаются от человеческих. Волчьи мысли легче думать. Пока они шли по краю черного, он много о чем успел подумать. Представил себе город, как он переменился. Это черное на улицах – странно, но, наверное, так даже удобно. Рычащие повозки, интересно, кто их двигает, неужели люди овладели магией. Прохожие, наверное, в такой же странной одежде, как у Морриган. Пока не посмотрит, нет смысла даже пытаться превращаться в человека, он будет странно выглядеть и странно вести себя, как чужеземец или еще похлеще. Надо прятаться. Отводить глаза. У Морриган не должно добавляться проблем из-за него. Мимо пронеслась огромная повозка с блестящим на крыше. Кумеги от ужаса закрыл глаза, не переставая шагать. Если бы не было так стыдно перед Великой – кинулся бы прочь, подальше от этого, на нормальную землю, где пробивается трава и камни проросли лишайниками. Такое ощущение, что оказался перед краем идущей в атаку конницы.
Мориган остановилась. Они пришли? Волк уселся, обернул себя хвостом и посмотрел по сторонам – черное направо и налево. Что-то еще приближается с нарастающим рычанием, но он готов. В стороне, чтобы не портить черное, из земли торчит цветная палка, на ней будто дорожный указатель, но не указатель. В волчьем облике тяжело читать, но Кумеги был практически уверен, что там не было надписи, просто что-то непонятное. Наверное, герб местного владетеля, слишком уж ровная и нарядная палка.
– Мы поедем на машине. Веди себя как собака, хорошо?
Поедем? На этой штуке? Это машина? Как будто что-то знакомое на латыни. Но прикидываться собакой ему нет никакого смысла. Волк насмешливо скалит длинные клыки и, наклонив голову набок, показывает жестом, осмысленным и оттого совсем жутким в исполнении животного – закрывает глаза. Если он не захочет, никто его не увидит и не услышит.
Пока ждали, он украдкой обнюхал странную одежду Морриган, пересев с подветренной стороны. Ничего знакомого, запахи странные. Ткань странная, и крой. Его не особо удивило то, что женщина носит штаны, его жена тоже нередко надевает охотничий костюм пажа со двора Альрика, у людей не совсем принято, но сидам кто запретит… Тиэрнах. Где она теперь? Не погибла ли? Позволит ли Морриган отыскать ее? Снова что-то проехало, но он просто прижал уши, отвернулся от волны разогретого смрадного воздуха, окатившего их. Увидеть жену, все бы отдал за это.
Эта штука приехала, когда Кумеги, загрустив, поглядывал в стороны, пытаясь сориентироваться и понять, где он, в какой стороне могла остаться их гора. Что там теперь, спустя столько времени? Он обернулся и вздрогнул от того, что перед повозки был похож на морду какого-то неведомого существа. Длинные глаза, между ними будто бы открытый рот с решеткой, похожей на стиснутые зубы. И зачем они строят такой страх?
Человек внутри как будто посмотрел на него. Кумеги вскинулся и приподнял черные волчьи губы, морща нос в оскале – выискался, глазастый. Одной лишь волей приказал не смотреть и человек растерянно поморгал, оглядел пустую дорогу.
Вслед за Морриган с подозрением обойдя штуку (машину, это называлось машиной), он чуть отдернулся, когда клацнуло; в боку открылась дверь – он заглянул. Внутри тесно и темно. Не дожидаясь, когда его поторопят (была не была!) Кумеги забрался на мягкое. Крупный волк еле как развернулся, влип мордой в плечо Морриган, усевшейся рядом и, свесив с сиденья передние лапы, пристроил голову, которую было некуда девать, ей на колени. Виновато покосился – кто ж знал, что эти повозки такие крохотные!
Штука двинулась вперед. От странных запахов Кумеги скоро сделалось дурно и было дурно всю долгую-бесконечную дорогу. Определенно, лучше, чем в повозке с лошадью, мягко и почти не трясет, но как же ужасно это на нюх! Все волчий нос виноват. Люди тоже не любят дурных запахов, но вот непривычные – это по их части. Поправ гордость и отыскав мордой руку Морриган, он дышал ей в рукав, почти привычно пахнущий выделанной кожей.
Снизу вверх Кумеги пытался смотреть через приоткрытое оконце; сквозняк шевелил шерсть на загривке, или она шевелилась сама. Башни, надписи, огромные столбы, все яркое, странное. Город был не похож ни на одну из картин, которые он себе по простоте душевной постарался представить. Пестрый как наряд паяца, сплошной хаос линий, который даже не везде собирался в картинку. Когда Морриган вышла и он за ней, отвага окончательно оставила гордого сида. Оглянувшись по сторонам, он осторожно прислонился к ее ноге плечом и боком и застыл. Паника сковала все тело и богине пришлось взять его за загривок и потянуть, чтобы увести с улицы.
Когда закрылась последняя дверь, отсекая все рычащие и воющие звуки, Кумеги-волк сел на пол и отказался двигаться. Этот монстр, которым стал город, все его перемены грозили лишить зверя рассудка. С усилием заставив себя стать Кумеги-сидом, он постоял, закрыв глаза ладонью и прислонившись к стене. Какой стыд, прижиматься к ногам Великой, какой стыд дрожать от ужаса перед совершенно безопасным местом. Наконец он ответил взглядом на ее вопрос – все в порядке. Все…

10

Он будет ей полезен.
Эта мысль прочно угнездилась в разуме О’Ши, и только укреплялась на всём протяжении дороги, по мере того, как ей приходилось кратко инструктировать Кумеги и пару раз даже применять силу, чтобы сдвинуть его с места.
Он. Станет. Ей. Полезен. У него нет выбора. Моргана сделала ставку на это вложение, и с того момента, как она взяла его под покровительство, сид стал ей обязан - вдобавок к и без того немаленькому долгу, которым, если так подумать, было освобождение Кумеги из многовекового заточения.
По мере приближения к цели их пути, эта мысль стала для Морганы практически мантрой, поскольку перед ней всё более отчётливо проявлялась та гора суеты, которая ей предстояла. Поведение волка было тому отличной иллюстрацией - и аргументом для самой себя. Хотя под меховой личиной скрывался, пусть и редуцированный, разум сида, но вёл себя он точь-в-точь как дикий зверь, брошенный в самое средоточие городской жизни. Не испытывая ни жалости, ни сострадания, Моргана наблюдала за ним с острой внимательностью натуралиста. За тем, как у него вызвала недоумение асфальтная дорога, как взволнуют автомобили и в конце концов ошеломил шум города. При том, что Дублин даже не считался мегаполисом…
“Да, с ним придётся провести колоссальную работу. А это даже не столько денежные затраты, сколько время, время и нервы...”
И всё-таки осознание сложности той задачи, которую она сама себе поставила, было не первостепенной причиной изрядно подпортившегося настроения. И, конечно, ею не стала волчья шерсть, обильно отметившаяся на тёмной штанине от жавшегося к ней Кумеги.
Моргана всё ещё страдала оттого, что эта неожиданная встреча расколола её собственное восприятие мира и вернула впечатления, которые ей не хотелось бы испытывать. Такие, как острое и болезненное осознание потери, которое она впервые испытала после перерождения сельской ведьмой. С той поры, несомненно, Моргана только поднималась. Да, были промашки, были провалы, но она ни разу не падала до того уровня или ниже. Но даже сейчас, когда она стала преуспевающей хозяйкой собственной жизни, её текущий статус был ничем - в сравнении с былой божественностью. И что ещё обидней - забраться выше у неё практически не было возможности. И наблюдая, как Кумеги резвится, перекидываясь из одного зверя в другого, помимо мимолётной ностальгической очарованности она исполнилась куда более стойким и горьким чувством: завистью.Завистью к тому, с какой лёгкостью он использовал свой природный дар - при том, что тот оказался усечён из-за последствий проклятья. Тогда как женщине потребовались десятилетия, чтобы в достойной мере овладеть и найти применение своим жалким способностям… Из-за этих чувств О’Ши пока не давала волю представлению, что, вероятно, должен будет почувствовать сид в тот момент, как ей придётся пояснять ему уже не строение сегодняшнего мира, а то, что стало с его народом, его семьёй, и другими вещами, важными ему, но неузнаваемо переменившимся за истекшее время. Она не хотела об этом думать - потому что не хотела верить, что он может испытывать большую горесть, чем она.
Однако на пороге дома - вернее, номера в гостинице, который она сняла на время пребывания здесь - О’Ши заставила себя глубоко вздохнуть и переключиться на более деловые мысли.
Буйной рефлексии было достаточно в дороге. Теперь время планирования.
Она обернулась на шорох возле двери. За краткие мгновения успевший перекинуться обратно в двуногий облик Кумеги сполз спиной по двери и застыл в недвижности. Моргана представляла, какая свора мыслей и впечатлений одолевает его, и позволила себе сжалиться, решив дать ему пару минут прийти в себя.
Повесив в гардероб куртку и избавившись от обуви, женщина прошла в единственную комнату, окидывая ту скептичным взглядом. Бронируя её, она не предполагала проживания с кем-то ещё. Поэтому следовало понять, возможно ли будет им вдвоём ужиться здесь без сильных изменений…
Две тумбочки, но у Кумеги похоже не осталось собственных вещей, чтобы в них хранить. Что, кстати, тоже надо учесть и разжиться для него приличествующей одеждой. Хотя бы одним комплектом для начала. Одна двуспальная кровать… Моргана тихо чертыхнулась - нераздвижная.
“Придётся ему ночевать в волчьей шкуре”.
О’Ши вышла обратно в коридор, и тут в кармане джинс послышалось негромкое жужжание от поступившего звонка.
- Алло. - Ответив на звонок, Моргана вскинула лицо, отрывая взгляд от сидевшего в прежней позе Кумеги. - Нет, я сейчас не в Бостоне. Какую? Хм… а какого выпуска?
Перед мысленным взором запестрели её личные архивы. Бостон… пусто. Берлин… так, а вот в Берлине что-то такое есть. Вопрос издания…
- 1885? Да, есть. Три четыреста. Через два… - она запнулась и бросила быстрый взгляд вниз, словно впервые вспомнила о Кумеги. - Гм-м… знаете, я сейчас в командировке, пока не могу сказать точно, когда из неё вернусь. Давайте предположительно договоримся через неделю. Да, хорошо. До свидания.
Она дала отбой и коротко вздохнула. Похоже, архивы Тринити, надкусанное лакомство, придётся оставить недоеденным. Хорошо что стареть им уже некуда…
Ещё минута прошла в недвижном, словно окаменелом молчании. Моргана смотрела сверху вниз на сидящего Кумеги, пока тот, словно бы почуяв её взгляд, не поднял лицо. Нельзя было сказать, что он выглядел совсем потерянным или тем более испуганным. Но всё же на нём начало проявляться то совершенно нерадостное осознание, которое было в чём-то схоже с тем у Морганы - но более фатальное. Однако же попытки обнаружить что-то подобное в мимике женщины стали бы провальными. Ей не хотелось напрасно обнадёживать его, но не хотелось и пугать, а потому она держала, как умела, дисциплиннированную и выхолощенную невозмутимость.
- Вставай. - Когда сид поднялся, она взяла его за руку, потянув к двери по соседству.
Там их встретила маленькая и исключительно светлая комнатка, выложенная плиткой с пастельным цветочным узором. На радость О’Ши, здесь была не ванна, а душевая, что облегчало ей первоначальную задачу вводной. Назначение комнаты она пояснила вкратце, как могла, импровизируя и жонглируя значением древних слов.
- Если повернёшь эту штуку - пойдёт холодная вода, а если эту - горячая. Их можно включать одновременно, чтобы настроить так, как тебе комфортно. Здесь мыло, а в бутылочке - специально для волос… - её голос оборвал очередной звонок, и женщина заспешила. - Не забудь задвинуть за собой дверцу, чтобы вода не брызгала на пол, и не пользуйся ради бога магией - здесь всё очень хрупко…
“И дорого”.
Напоследок указав на комплект белых чистых полотенец, она выскочила из ванной комнаты и приняла вызов.
- Моргана? - нежный девичий голос заставил её вздрогнуть и скорчить страдальческую мину. - Ты где? Я соскучилась… мы можем встретиться?
О’Ши сжала пальцами переносицу и бесшумно выругалась. Как ей сейчас хотелось согласиться, великие боги!
- Прости, котёнок, я на другой стороне земного шара, и буду нескоро.
- Ясно… - голосок в трубке погрустнел, и от его модуляций Моргана чуть не заурчала. - Ладно, тогда удачи тебе. Я буду ждать…
Убрав от уха телефон, Моргана яростно принялась думать о других вещах, чтобы перед глазами не дай бог не вставала гибкая тонкая фигурка на смятых простынях. За дверью зашумела вода, но женщина предпочла думать, что там у Кумеги всё хорошо и не требует проверки. Залядывать к нагому сиду ей в даннный миг совсем не хотелось.
А вот что дальше, что дальше… Сид, книга, перелёт… чёрт возьми, как его без паспорта пустят на самолёт?!
“Оборотничество”, - осенило её, и женщина мысленно посетовала, насколько приземляет её работа. Даже при том, что она сама владела некоторыми магическими силами, и знала множество потусторонних сущностей - из-за общения в основном со смертными, а также их цивилизованным аппаратом, она всё равно регулярно забывала о том, как можно облегчить себе жизнь с помощью колдовства.
- Ла-адно, теперь… - некоторый дискомфорт в собственном теле подкинул ей подсказку на этот раз. - ...теперь надо озаботится питанием.
Помимо массы литературных и антикварных сайтов, на ноутбуке Морганы был забит стабильный набор адресов закусочных, работающих как по месту, так и с доставкой. И пользовался немногим реже основных закладок.
- Увы, пока я не убежусь, что ты способен достойно выглядеть и вести себя в современном обществе, никаких походов в ресторан… - пробормотала себе под нос Моргана, заказывая пиццу-ассорти.
С простейшими проблемами было покончено. Моргана выпрямилась от рабочей машинки и задумчиво огляделась, раздумывая, какие первостепенные вопросы, связанные с сидом, ещё остались. Её взгляд задержался на тумбочке, там, где находились брендовые блокнот и ручка от отеля.
“Хм, а это ведь идея”.

11

Вода успокаивала. Он замер под льющейся струей, но уже не от звериного ужаса, недоверия всему тому странному, среди чего он оказался. Просто под теплой водой стало хорошо и почти спокойно. В какой-то момент ему показалось, что все здесь будет странным, что он решительно ничего не поймет, но у большинства новых предметов все же было знакомое предназначение. Материалы другие, много прозрачного, очень много яркого, настолько, что резало глаза. Плитка на стенах гладкая и ровная, но похожа на мозаику, тоже какой-то рисунок. Вода его ничуть не удивляла; после самодвижущихся повозок само собой подразумевалось, что люди додумались, как сделать в жилищах источники горячей и холодной воды. Больше всего его заинтриговал светильник, горящий без огня, но только на несколько мгновений – непонятно, ну да и пес с ним, зато горит ярко и ровно. Небось, все же украли у сидов какие-нибудь полезные чары, подлецы.
Он прикрыл глаза; этот новый мир утомлял. Слишком много нужно было думать над каждым предметом, чтобы понять, что это такое. Может быть, здесь было забавно побывать, посмотреть и поудивляться, но тем невыносимей понимать, что это навсегда. Теперь это его, это с ним. Мысли о доме делались все мучительней; больше нет никакого дома. Времени могло пройти больше, чем от прихода людей на их остров, могло пройти двести, триста лет, тысяча… Могла ли Тиэрви его дождаться? Могло ли хоть что-то остаться от его семьи спустя столько времени? Судорожно выдохнув, он уставился в пол, наблюдая за струями воды. И почему его могилу не залило вешними водами, почему ветер не разметал его проклятые кости по равнине, разорвав чары? Почему слуги были столь трудолюбивы и копали так глубоко в то утро? Вот она, месть, воистину ужасная, во сто крат ужасней смерти – когда отнято все, что было любимо и дорого, а он остается и обречен помнить. И должен Великой, и долг перед ней священен, бесчестием будет предать, отняв у себя жизнь, спасенную ею.
Поднял взгляд. В стене зеркало, до неправдоподобия четкое. И тем гаже видеть там глупца, позволившего себя убить, позволившего сделать все это… Кумеги захотелось сказать это самому себе и на мгновение показалось, что сможет. Раньше, за городом, было что-то не то, а сейчас должно получиться, но губы шевельнулись беззвучно. Он пытался до удушья и все равно не смог, словно цепь осталась… Великая запретила магию, но он совсем немного и аккуратно. Старательно выдохнув на зеркало, Кумеги описал круг, стер середину и тронул пальцем – поверхность заколебалась точно жидкая, успокоилась. В этом новом отражении, которое мерцало и переливалось, сид внимательно рассмотрел себя, особенно горло – ничего. Ловчая цепь распалась и на нем нет никаких проклятий… тогда что за дерьмо с ним творится? Раздраженно сдув со стекла чары, Кумеги думал. Такая ерунда как немота, не лишит могущества, но вот доступ к нему станет… отвратительно неудобным. К злости примешивалось отчаяние. И как теперь сплетать заклинания, которые раньше достаточно было просто пропеть? Лучше бы он сдох. Проклятье, почему только он не сдох?
В этот раз избавиться от мыслей о смерти стало сложнее. Перекинуться бы, да бежать, бежать, неизвестно куда… но кругом тесные четыре стены и воля Великой. Вспомнив, как она на него смотрела, Кумеги вдруг спохватился, догадавшись, вздрогнул от стыда. Пообещал себе больше не сметь появляться перед ней в таком виде, потому что Морриган, оказывается, тоже женщина… в каком-то роде. Критически осмотрев полотенце, он постарался прикрыть наготу, хотя, наверное, лучше было бы, чтобы в него удалось замотаться целиком. Что бы только на это сказала Тиэрнах… а ничего. Рассмеялась бы, зная, что ее муж сердцем вечно будет принадлежать только ей. И была бы права.
Ее имя было первым словом, которое он написал для Морриган – уже потом, сгорбясь на стуле у низкого столика в глубине комнаты, подальше, потому что богиня сидела на кровати и уж к ней он бы не приблизился ни за какие сокровища мира. Наверное, она думала, что он будет долго писать, но все свои страхи и надежды Кумеги, оказалось, сумел уместить в одном-единственном слове.

12

На листке, принятом от Кумеги, было написано одно-единственное слово, изящно выведенное рукой сида. Даже спустя тысячу лет, проведённую в забытьи, он не потерял лёгкости как сотворения чар, так и действий, необходимых для изящного искусства. Или, возможно, просто быстро вернул навык, который был частью самой его сути.
Всего одно слово. Но Морриган прочитала его трижды. Всё затем, чтобы оттянуть тот момент, когда ей придётся поднять взгляд. Она успешно лицедействовала не год, не два и не десять. Но именно сейчас в душу О’Ши закралось сомнение - сможет ли она обмануть глаза последнего из дивного народа?
Она не хотела думать об этом моменте в дороге. Не думала по прибытию. Надеялась, что сможет отвлечь Кумеги, бросив его в новый мир. Сунула в машину, затем в душ, наскоро пояснила назначение диковинных приспособлений, которые должны были, возможно, отвлечь его…
Нет, то изначально было глупой затеей. Для своего времени и народа Кумеги был поразительно честен и благороден. И он действительно любил свою избранницу. Любил, как говорят, больше жизни - и знал, что это взаимно…
Моргана избегала мыслей об этом разговоре, потому что знала, что будет испытывать. Неуверенность. Нежелание при всей своей чёрствости вываливать на сида всю подноготную произошедших в мире перемен. Будь на её месте кто-либо другой - да, она настаивала бы на полной правде. Но когда никого другого нет, один лишь ты сам… как было ей так извернуться, как проявить достаточную деликатность, не уходя меж тем в увёртки и откровенную ложь? Как бы…
- Они ушли. Все. - Она говорила, как будто с каждым словом роняя на пол гильзы из-под слов, ушедших в свою цель. - Их просто в какой-то момент не стало. И даже я не знаю, что с ними случилось.
Она подняла голову. Взгляд остро задержался на Кумеги, стараясь зафиксировать все переживаемые им ощущения, пытаясь прочитать, какого рода ошеломление сейчас он испытал. Негодование неверия? Подавленную безысходность? Беззвучный крик отчаяния? Скорее всего, последнее. Она рассчитывала, что сказанное прямо скорее раскроет душу сида, даст ей возможность понять его - и отреагировать по ситуации. Но он, напротив, стал похож на мраморную статую, которой скульптор только начал придавать малейшими штришками выражение.
И всё-таки Моргане удалось притупленной женской чуткостью уловить, как по поверхности этой статуи начинают распространяться эфемерные трещины.
- Я не думаю, что они погибли. - Она произнесла это на пару тонов мягче, без вкрадчивости, но с убеждённостью. - Скорее, перешли в иную плоскость мира, где их бы не беспокоили расплодившиеся люди. Я знаю то, что вы никогда не были бессмертными, и всё же… думаю, она по-прежнему жива.
“И помнит о тебе”.
Этого не осмелилась произнести даже она. Слишком красноречиво было лицо Кумеги. За долгие и грязные года, когда в поисках истины и чистоты сжигали и ломали пытками невинных, она повидала всякого. Но тут, глядя на него, ей захотелось отвернуться.
Как милосердие - а может, добивающий удар - снова тихонько загудел смартфон, лежащий рядом.
- Да, Вернер. - Моргана с облегчением смогла отвести взгляд в сторону, ускользая от собравшегося в комнате напряжения в привычную среду.
- Моргана, ты не помнишь, во сколько оценивается твой экземпляр “Chorus Daemoniorum”?
- Мой? Который со смазанным гербом на титульнике? - Моргана на миг задумалась. Вопрос был интригующим, книга была довольно провокационной для своего времени, естественно до настоящего времени дожили единичные экземпляры. А уж с особыми отметками при печати… - А тебе зачем?
- Рори интересовался.
Ответ прозвучал довольно простодушно, Вернер действительно не видел ничего такого в том, что у него решили проконсультироваться по поводу цены редкого издания - у него в самом деле был один из самых полных каталогов того времени.
Вот только конкретно эту книгу знали немногие, среди которых была как раз Моргана, у кого он привык уточнять подобные моменты.
- А почему он мне не позвонил сам? - О’Ши нахмурилась. Вопрос напрашивался сам собой - Рори в основном добывал книги, которые Моргана продавала, перечисляя ему процент. Выяснять детали сделок было её задачей.
- Не хотел беспокоить видимо. - Собеседник искренне не видел в том проблемы. Впрочем, учитывая его нрав заядлого, но, к счастью, безобидного коллекционера, это было довольно ожидаемо. И весьма импонировало Моргане, ценящей возможность пользоваться этой простотой.
- Гм-м… - она позволила себе малость расслабиться и прикинуть в уме. Она не обладала феноменальной памятью, но уж ценник подобных раритетов знала назубок.. - Ну, такой наверное даже под семь тысяч евро… но это конкретно мой, он хорошо сохранился. Так что надо смотреть на потрёпанность. - Она оборвала себя - в голове мелькнула и тут же испуганно нырнула обратно какая-то тревожная мысль. Пытаясь выудить её обратно, женщина выдержала ещё паузу, но в итоге сдалась. - Слушай, если он ещё позвонит - посылай сразу ко мне. Я заинтересована.
- Окей, буду иметь в виду.
Дав отбой, Моргана с некоторым усилием переключилась на их с Кумеги разговор. На настоящий момент он несомненно был важнее, просто… Просто её довольно сильно насторожило, что Рори что-то может крутить в обход неё. В целом логично, что рано или поздно появляется искушение провернуть сделку с такими деньгами самостоятельно.
Только есть одно “но”: не с ней в партнёрах. Хотя “партнёром”, учитывая её познания и работу по координации, назвать было сложно, появляясь на какой-то территории,  она скоро замыкала на себе множество людей, которые до этого  работали рассредоточенно и преимущественно по мелочам. Все, задействованные в её механизме люди, получали куда большие деньги за свою работу, но с одним условием.
Моргана должна была быть в курсе о всех их связях, договорённостях и находках.
Никаких особых изменений с Кумеги за время её разговора не произошло. Разве что композиция из позы сида приобрела ещё более звонкие нотки безысходности. Голова опустилась, приподнявшиеся плечи представляли собой острые углы, кисти рук безвольно свисли. Сейчас он походил даже не на статую, а на брошенную марионетку, у которой отпустили верёвочки. И в этот раз Моргану не порадовало это зрелище. Если поначалу, глядя на преклонившегося сида, она могла зло мыслить и ворчать, то сейчас перед ней находилось орудие, которое она была намерена приспособить для своего дела. И оставлять его в таком состоянии О’Ши не намеревалась.
Идея озарила её, молнией сверкнув в тёмном взгляде. Она резко поднялась и направилась к Кумеги, остановившись меньше, чем в шаге, заметив мимоходом, что тот не остался неподвижным - напрягся и как будто попытался отстраниться. Но вот опять, уже в третий раз за сегодня - она решительна и непреклонна, и возвышается над тем, кто треснул по вине её прямых или ненарочитых усилий.
Довольно мерзкая статистика. Пора это исправить..
Ухоженные пальцы с аккуратно остриженными ногтями коснулись щеки сида, заставили его поднять лицо. Моргане нужен был его взгляд. И нужно было, чтобы он видел её, когда она станет говорить.
- Кумеги… я не могу  понять, что ты испытываешь. Но могу представить - частично. Те времена, что прошли мимо тебя как призраки, я пережила на собственной шкуре. Собственно… поэтому я сейчас не такая, какой ты меня помнишь. Но я хочу к тому вернуться. Снова стать той Морриган. И мне понадобится твоя помощь. - Подушечка большого пальца чуть скользнула по скуле сида, мягко, чуть покровительственно. - Я сказала - “частично”, поскольку то, что потеряла я, совсем не похоже на твою потерю. Но, так же как и моя, она имеет шанс вернуться. Очень малый, очень призрачный - но имеет.
Она медленно отняла руку и отступила, чтобы сид мог охватить взглядом всю её фигуру. Глядя на него, она вновь вспоминала, каково это быть собой - и, приносило ли то боль либо сладостное волнение, это воспоминание определённо влияло на неё. На то, как Моргана держалась. Как смотрела. Как говорила.
- Помоги мне. А я помогу тебе. Когда я снова стану прежней - ты волен будешь решать, что будет с тобой дальше. Я же буду помогать тебе в этом. Пока ты будешь держаться меня - ты сможешь одолеть этот мир, и будешь иметь надежду вернуть себе прежний.
Взгляд женщины сверкал. Слова шли сами по себе и окрыляли, поскольку даже не будучи определённо правдой или ложью, они свивали вокруг незнающего сида такой силок, из которого ему будет не выбраться. И в какой, как она уже видела по его взгляду, он будет обязан сунуть голову.
Напоследок она выдохнула только одно слово:
- Решай.

13

Оглохнуть и не слышать. Закрыть глаза и ослепнуть, вернуться в темноту, в черноту, где жадная земля, ее сырой холодный рот… Они не исчезли. Морриган права, в том, что они ушли, но не куда-то близко. Как и все дети своего племени, Кумеги едва ли не первым в своей жизни узнавал о тайнах быстрых дорог, о тайных тропах сидов. Иногда они отворяли двери в скалах, укрывая жилища и доводя любопытных смертных до исступления, иногда приводили обернувшуюся кошкой Тиэрнах в чей-нибудь погреб, чтобы вылизать дочиста сметану и украсть немного сыра и масла к завтраку, но были и далекие тропы. Те, которыми Туата де Дананн вторглись во владения древних фоморов и те, которыми они воспользовались, открывая новые земли или просто от скуки. Люди здесь не при чем… это сиды. Настало время и они оставили этот мир. Просто настало время. И ему, отставшему, забытому, впору только горевать о своей судьбе. Едва ли кто-то и что-то, кроме камней, сумеет рассказать ему о том, куда броситься, в какой омут своих чар ринуться, чтобы догнать тех, кто ушел века тому назад.
И на страстное «Решай!» Кумеги смог только покачать головой. Он не откажется от своего долга, и это не подвергается сомнениям, он будет служить Морриган столько, сколько она сочтет нужным, но… нет никакой надежды. Не во что верить в этом переменившемся, уродливом месте. И незачем.
Со вздохом он отстранился и подобрал со стола диковинное самопишущее перо, поднял книгу с белоснежными листами. Неловкие, торопливые стихи, спешащие ухватить смысл в укор форме, это было словно попытка выкорчевать из себя свое отчаяние. Но вместо этого он словно укоренил его еще глубже, заклял, сохраняя на тончайшем хрупком пергаменте. Хотя что теперь бояться слов… Они просто повторяют то, что уже свершилось. Они бессильны… они все бессильны.

Когда он закончил и положил блокнот, на его странице было написано это:

«Госпожа, ты прошла каменистой тропой,
Проклиная, спасая, надеясь, скорбя,
Но есть то, что нельзя потерять и найти,
И надежду хранишь, госпожа моя, зря…
В этот час, что черней, чем крыла твоих птиц
Мог нас вместе свести лишь глумящийся рок,
Как мне верить, что вдруг тьма отступит от лиц
И утраты вернуть наш приблизится срок?
Права древнего долг не прошу я простить –
Победив мою смерть, жизнь мою забери.
Только вера бесплодна, и на нашем пути
Бесконечны извивы каменистой тропы.»

*      *     *

Неприветливая громада, грязно-оранжевая, темно-кирпичная, встречала пришельцев темными окнами: поздний вечер и арендаторы уже в большинстве убрались из своих офисов, горело только несколько окон на самом верху. Яркий, ядовито-желтый фургончик доставки DHL, тем не менее, уверенно свернул за угол, в проезд между зданиями-близнецами. Курьеров было почему-то двое, оба в фирменных желтых куртках, вышли. Второй стажер? У них бывают стажеры? Один, повыше и помоложе, со светлыми волосами, торчащими из-под фирменной кепки, полез в салон за коробками, вытащил; второй взял с собой небольшую сумку и платежный терминал, сверился с адресом на экране смартфона.
– Сколько этой штуке нужно времени? – спросил первый, не кто иной, как Рори МакГейбл, известный в некоторых кругах, как начинающий, но очень увлеченный коллекционер. Многие из его знакомых, обнаружив Рори в подобном виде, пыхтящего с доставкой DHL в руках, были бы премного удивлены, но его спутник, вероятно, не видел ничего удивительного или странного. Вероятно, потому, что странным был и он сам, с его оттопыривающимся левым локтем и позванивающими в кармане ключами. Он нервничал, но покемон сказал, что все будет в порядке.
Двери. Холл блестит мрамором. Охранник на входе задержал взгляд.
– Вы поздно. В какой офис?
Ключи жалобно звякнули.
– Э-э, на пятом этаже есть у вас одна контора… черт, где накладная?
– Назовите номер, к вам спустятся.
– Приятель, видишь эти ящики? Нам платят за доставку до дверей.
Вместо того, чтобы продолжить искать документы, Уилл достал из кармана достаточно нелепую вещь – связку с полдесятком ключей, забавный латунным брелоком, изображающим член с яйцами… и, размуеется, там был и покемон. Фиал, полный чистого огня. И он предпочел бы не знать, что этот огонь несколько секунд нашептал выслуживающемуся сторожу.
«Иди.»
Голос покемона был похож на звук разрезаемой бумаги; не дожидаясь понукания, он торопливо спрятал вещицу и махнул рукой своему спутнику.
Коробки были тяжелыми, что-то тяжелое перекатилось внутри, когда Рори опустил ношу, пока он работал у нужных дверей. Впрочем, ключи почти подходили; повозиться пришлось только с сигнализацией, да и то недолго.
Внутри было темно; светя себе телефоном, лже-курьеры прошли через офис, почти ничем не отличающийся от любого другого, разве только в этом нашлась глухая металлическая дверь.
– Крра!
– Эй, что за хрень?
Уилл резко обернулся. Одно из окон оказалось раскрытым настежь – спрашивается, и зачем тогда сигнализация? Но это ерунда в сравнении с тем фактом, что на столе сидела ворона. Здоровая, черная пакость сидела и пялилась на них, как в мистических ужастиках.
– Пшла вон!
Он махнул на нее рукой – птица упрыгала на край подоконника и слетела в темноту, напоследок сухо щелкнув горлом, словно пригрозив.
– Слушай, это долго? – Рори опасливо посмотрел ей вслед и присел распаковывать коробки.
– Понятия не имею.
«Дай, я посмотрю.»
«Раскомандовался, блядь.» – зло подумал Уилл, снова достал брелок и повесил его на ручку – пусть смотрит во все шары, чертов покемон. Босс иногда выдавал ему подобные вещицы, но только эта его отчего-то пугала. Что-то мерзкое было в этом сухом треске оттуда, изнутри, будто там возилось и хрустело чешуей нечто змеиное, рептильное, пресмыкающееся. Он молча принялся помогать Рори, аккуратно отлеплял по краю фирменный скотч на втором ящике, пока тот доставал из первого два здоровых алюминиевых кофра.
– Слышь, да это садовый фонарь! Глянь, там у тебя нет фигурок гномов?
Уилл негромко рассмеялся, увидев, что скрывалось под слоями крафтовой бумаги – большой, нелепый чугунный фонарь. Следуя инструкциям, он аккуратно поставил его на пол перед дверью и поднес покемона как спичку к тому пустому месту, где у фонаря должен быть фитиль. Но он загорелся. Что-то засветилось мягким светом, будто невидимое пламя запылало, посылая вокруг отсветы красного и волны тепла.
– Слышь, отойди, – он отстранил паренька подальше, оттянул за куртку и в этот момент что-то с сухим шорохом набросилось сзади, оцарапало шею клювом.
Уилл едва не схватился за пистолет от неожиданности, но в последний момент дернулся, сбрасывая с себя проклятую ворону. Его подельник присел от неожиданности.
– Окно! Ты не закрыл окно! – по подоконнику прыгало еще две вороны, и еще одна влетела и, не задерживаясь, бросилась в лицо.
Твари нападали со странным остервенением, и с хриплыми воплями, от которых, казалось, должно было переполошиться все здание. Спасало то, что они мешали друг другу, им мешала одежда, но больше всего им мешал фонарь. Несколько штук пытались его перевернуть, а потом они загорелись. Ярко полыхнули каким-то неземным светом, будто попали в отсвет лесного пожара. Фонарь светился все ярче, в нем не было видно никакого пламени, это видно было только по разгорающемуся отсвету на стенах, словно на лампочку плеснуло кровью. Потом вороны начали падать. Колотились по полу, но дохли одна за другой.
«Дверь!» – окрик отвлек от этого зрелища, которого, в общем, не впечатлительному Уиллу хватило бы до конца дней. Стараясь не оглядываться, он принялся вскрывать проклятое хранилище, пока за его спиной трещали от неощутимого жара перья и дьявольские птицы горели от несуществующего огня. Он ковырялся почти десять минут, пока не сумел открыть и осмотреть ряды коробок и стеллаж, набитый книгами. Некоторые были в отдельных ящиках, и один из них заметно дымился.
«Эта!»
Уилл презрительно сплюнул, сделав вид, что не услышал. Чай, не идиот, босс уже сказал, какую дряхлую книжку ему надо взять. Плохо то, что она начинала тлеть в своем ящике.
«Погаси фонарь!»
– Рори, погаси эту штуку.
– Что?
Тот сидел на полу, закрывая руками лицо с кровавым следом от клюва на лбу.
– Сдохли они, успокойся. Погаси фонарь, там штука такая, типа колпака, поверни ее вниз.
– Он же не горит…
– Рори, хватит идиотничать, нам пора собираться. Давай, работаем.
Спустя десять минут два курьера с потрепанной фирменной коробкой и потяжелевшими кофрами спустились в мраморный холл, прошли мимо пустой стойки охраны и загрузились в свой фургон.
Спустя девять часов сменщик нашел своего коллегу повесившимся в мужском туалете на первом этаже. Едва ощутимый запах гари на пятом этаже в то утро никому так и не показался странным.

14

Герхард долгое время не решался заговорить, лишь поглядывая на О’Ши в зеркало заднего вида. Наконец мужчина, коротко-стриженный блондин, «породистый немец», решился нарушить тишину — а вместе с ней и покой его пассажирки и нанимательницы.
- Вам идут присобранные волосы, фрау Моргана. Не могу сказать, что мне не нравится ваш обычный стиль — но эта причёска его значительно освежила.
Рассеянный взгляд женщины мигом подобрался и, скакнув с вида за окном в то же отражение, внимательно сверкнул. Но О’Ши тут же заставила себя расслабиться и даже одобрительно усмехнулась.
- Что ж, приятно слышать. Я как раз разжилась сувениром со своей исторической родины, и вот решила поэкспериментировать.
- Сувенир?
- Да. Очень симпатичное украшение в волосы. Милый подарок от… старого друга. - Со змеиной улыбкой пояснила О’Ши.
Собеседник, чьи глаза она видела в отражении, отвёл взгляд — чуть быстрее, чем стоило, вызвав у неё внутреннюю усмешку.
Герхард ей нравился — и как мужчина, и как водитель. Во втором случае — как профессионал, работающий не только эффективно, но и этически сообразно её ожиданиям. Ну, а касаемо первого… Оно столь гармонировало с его рабочим поведением, что О’Ши позволяла себе множество относительных поблажек в адрес Герхарда. К её сожалению, с таким рваным графиком ей всё никак не удавалось выкроить возможность предложить ему иное, внерабочее времяпрепровождение. Но Моргана не упускала возможность компенсировать это тягучими полунамёками и поддразниваниями, результаты которых явно говорили о том, то Герхарду она также интересна не только как щедрый наниматель.
Моргана вновь отвела взгляд к окну, погружаясь в мысли. Хотя некоторая суета, посвящённая подготовке её внезапному визиту в Германию имела место быть, всё же это была знакомая суета. Ей не впервые было на ходу менять планы, и все необходимые документы были у О’Ши с собой либо в пределах досягаемости. Но даже так, для неё было приятным сюрпризом, насколько удачно всё сложилось. Всё — включая утренний рейс и свободный билет на него, и заканчивая столь своевременно свободным предпочтительным ей водителем.
День однозначно обещал быть хорошим.
Покидая авто перед домом своего офиса, она на мгновение заколебалась, думая о том, не выспросить ли Герхарда насчёт сегодняшнего вечера. Но передумала. Слишком серьёзные задачи пока были на её плечах. Вот сбросить бы, и тогда… тогда…
«Ага, конечно. - Она невесело усмехнулась и кивком попрощалась с водителем. Серебристый «фольцваген» мягко и словно с неохотой тронулся прочь от женщины с небольшим дорожным чемоданчиком. - Стоит разобраться с чем-то одним — и сразу на тебя бросается два новых дела. Пхах… Чёрт возьми, давненько же у меня не было хорошего секса с мужчиной...»
В задумчивости она потянулась рукой к удерживающей волосы заколке — ассиметричной, перламутровой, с изящным узором в виде нескольких листьев. Снова хмыкнула — на сей раз довольно — и, уверенно за ручку свой компактный багаж, двинулась к дому.
Впрочем, довольства Моргане хватило ровно до дверей офиса. А вернее — до того момента, как в её ноздри ввинтился какой-то резкий и едкий запах, похожий на гарь. Он мигом смёл как её лёгкие мысли, так и улыбку, заставив сперва резко оглядеться и принюхаться. Однако по всей видимости запах всё-таки исходил из-под её собственной двери…
Сжав губы, Моргана торопливо отперла дверь ключом и быстро прошла вперёд, бросив чемоданчик в прихожей. Запах гари подгонял её, взвинчивая недобрые предчувствия и рефлексы, которые оправдались едва из-за угла коридорчика показался её гостевой кабинет. Окно было приоткрыто, как всегда, чтобы верные вороны могли встретить незваных гостей - но даже так стойкий запах гари по-прежнему переполнял комнату, убранную в тёплых тонах стиля “модерн”. Возникший после вторжения О’Ши сквозняк перекатывал чёрные перья по полу между непонятных чёрных свёртков и слегка покачивал открытую дверь в соседнее помещение.
Вскрик Морганы при виде вскрытого архива был одновременно полон шока и гнева, а стоило узнать в мятых комках на полу останки истерзанных птиц, как он перешёл в болезненный стон горечи.
“Мои вороны! Кто посмел… своими руками придушу, на клочки порву!!”
Но скорбь была хоть и едкой, и сжавшей горло, но мимолётной, вновь сменившийся тупым приступом слепой ярости. О’Ши не подозревала - она уже знала наверняка, что одной только стаей её потери не ограничились.
Вихрем промчавшись в своё драгоценное хранилище, она безошибочно сходу нашла первое же пустое гнездо - как она и опасалась, из-под одного из самых ценных экземпляров книг, ещё и вдобавок - подлинного колдовского. Полная бешенства ругань разнеслась по помещению. Спустя минуту мечущаяся по своему разорённому гнезду женщина нашла ещё семь пустых позиций, тоже довольно дорогостоящих, но и близко не стоящих к той, первой. “Chorus Daemoniorum”, о котором шла речь вчера по телефону, тоже покинул свою нишу.
Когда Моргана вышла из архива, её трясло. Проклятия чёрными змеями сплетались на языке, но без цели прямо перед ней О’Ши не могла применить их по назначению. Страстное желание действовать побуждало бросить всё, обратиться стаей и полететь на поиски подонка Рори, но она останавливало подозрение: подготовившийся к этому налёту ублюдок не настолько туп, чтобы после ограбления таиться в тех местах, о которых она в курсе - а Моргане было известно о большинстве мест, где могли работать или устраивать встречи её коллеги-подчинённые. Поэтому женщине оставалось только скрипеть зубами и фантазировать, каким мучениям она подвергнет чёртового афериста, когда - и ни в коем случае не “если”, только “когда”! - она до него доберётся.
Впрочем, не обязательно было это делать в одиночку. Да и вообще… следовало остыть… хотя бы попытаться остыть - и взглянуть на дело под другим углом. Сверхусилием Моргана проглотила ком пылающей ярости и уже более пристально огляделась, подмечая странности, которые до этого не замечала.
“Похоже, дело тебе найдётся раньше, чем мы оба предполагали”.
Шагнув к своему столу, она потянулась к заколке на голове. Чёрные блестящие волосы рассыпались по плечам, а украшение оказалось с силой брошено на пол. Однако вместо того, чтобы разлететься в осколки, оно обратилось ярким сиянием, которое на миг залило всю комнату.
Моргана этого не видела, предусмотрительно отвернувшись к окну, и смеряя мрачным взглядом вид Берлина, обласканного светом безоблачного дня. И лишь когда превращение окончилось, обернулась и вскинула руку, резким жестом указывая на безобразие кругом.
- Вот, смотри - как теперь человек относится к носителям магии! Смотри, как разрослась людская наглость, - её рука указала на разверстое хранилище, в то время как взгляд сверлил лицо Кумеги, ища, что на нём отразится - удивление, такое же негодование… или отвращение к её слабости, которая не смогла этого предотвратить? - Теперь даже мелкая шваль решается грабить богов!

15

Кумеги слушал, почтительно опустив глаза и чувствуя себя еще неудобнее в этой новой чудной одежде. Это Великой дозволяется выглядеть, как ей вздумается, а он… это прилично? Хотя, действительно, ей виднее, потому как именно она и принесла эти вещи и даже объяснила, как справиться  новыми застежками, непохожими ни на что, виденное им раньше.
Морриган была в гневе, и из-за чего — некто посмел похитить принадлежащие ей старые книги. Похоже, и раньше, и теперь они представляли немалую ценность и явно отличались от тех чудных легковесных книг с тонкими страницами, которыми теперь оказался заполнен мир. Сам он не ощущал ни гнева, ни обиды из-за ее потери, однако признавал ее право на эту злость. Думал только — посмеет ли предложить свою помощь? Не будет ли это дерзостью? Или он все же запутался среди этих новых правил и не сумеет поступить правильно, и его предложение будет нелепо? Оскорбительно?
Проверяя, можно или нет, ожидая, что будет остановлен, сид осторожно прошел между лежащими на полу воронами, втал над обожженной отметиной на полу — явно не украшение. Подождал, глядя вниз — смотреть в этот момент на Морриган слишком уж дерзко. Никому не хочется, чтобы взглядом указывали на его беспомощность, а богине тем более. Присев на корточки, он протянул руку, снова замер, ожидая одобрения или окрика, она ведь предупреждала его о колдовстве. Точно можно? Значит, да.
Раньше он бы просил у отгоревшего огня, но теперь спрашивать не получится, и золу, рисунком легшую на странное будто бы дерево, но не дерево, пришлось тронуть, как трогают струны: отвечай! И оно ответило: там не было огня. Оно горело, но горело по-своему. Птицы, поцелованные им, отвратительно смердели паленым пером, дверь, в которую вгорел оберег, украшал причудливый след сажи, и дальше, внутри, также оставались следы, но это — главный. Уже не колдовским чутьем, но вниманием следопыта он видел: это что-то стояло на полу, и ножки оставили более светлые следы, и расходящиеся лучи, будто от некоей решетки, через которую лился обугливающий свет. Похоже, это был некий предмет, а предмет легко найти. Это чародей может отвести глаза и сбежать тайными тропами, укрыться и обратиться, но вещь можно только спрятать, вещи бесхитростны.
Задумавшись, Кумеги обернулся к воей спутнице и, все так же стараясь не смотреть в лицо, попросил ту книжицу, жестом показал — писать. Он уже видел, как она вырывала оттуда страницы, значит, ообенно беречь этот предмет не стоило, и, прикидывая что-то в уме, он отсчитал и вырвал семь страниц. Пусть это будет семь шагов. Первая страница легла у самых дверей, последняя — прямо перед обожженным следом на полу, откуда легко дотянуться рукой; на каждой — части заклинания, точно в детской считалочке:
Куда ни скрой свою тропу,
Я среди тысяч отыщу.
Только сейчас он посмотрел на Морриган, подал руку, приглашая — согласна ли? Идем? Прикосновение обожгло, почему-то он и не подумал, как это будет, вести за собой богиню, но, обрывая неловкие мысли, поспешил наступить на…

...на белый камень, выступающий из воды. Обернулся — очертания комнаты все еще видны, но отдаляются, уходят, дальше… потянул за собой — Великая встала рядом, требовательно посмотрела, без слов спрашивая, куда дальше. Нет, не годится. Не куда — как. Ее ладонь провалилась, теряя его прикосновение и оказываясь на вздыбленном волчьем загривке. Не оборачиваясь, зверь шагнул, но не вперед, а вниз, где глубже и темнее. И нет никакой пограничной воды, только темнота и древний обколотый камень с вычеканенными на нем словами, но отчего-то его аккуратным почерком. Здесь нет времени. Все вечно и все мимолетно. Еще шаг, а путь во мраке кажется тяжелым, словно косматая пряжа от черной овцы цепляетя и тянет назад, на место, противостоя колдовству. Шаг. Что-то шевелится, а видно только молочное сияние под ногами. Что-то есть в темноте, и страшно сверкают глаза волка-сида, всматривающегося в нее — плошки оранжевого переливчатого света. Рычание большого зверя, пар из клыкастой узкой пасти. Он грозит чему-то, что возится, тянется, приближаясь и заносит лапу над следующим камнем, наступает, веь разом переметываясь на него, даже на мгновение не оставшись стоять на двух вехах разом. Просто потому что далеко, и ощущение чужого присутствия осталось позади. Шестой шаг, шестой камень. Почти пришли, но путь все тащит вниз, в самые земные недра, хотя здесь и нет никакой земли, здесь вообще ничего нет, только сияние впереди. Последний. Кумеги повертел головой и увидел — что-то тлеет там, еще дальше. Беспомощное, затывшее на месте нечто, потому что это только кажется, что вещи можно прятать. Нельзя. Не от чародея. И, спускаясь с камня, он шагнул туда, мгновенно оказываясь в комнате, залитой солнечным светом.

16

Злость кипела и бурлила. И было очень сложно сдерживать себя, не давать вырваться сквозь сцепленные зубы рычащим ругательствам, не сдавливать под рукой меховой волчий загривок. Но эти порывы были жёстко задавлены на этапе зарождения, и ничего на первый взгляд не выдавало в Моргане испытываемой ярости. Лишь чуть более застывшая, чем обычно, мимика; вытянутая как струна осанка; порастерявший женскую лёгкость чеканный шаг. Она шла, не глядя под ноги, ведомая движением Кумеги и собственной, следующей за потоками магии, интуицией. Она понятия не имела, где они окажутся, но то ли из-за подсознательного доверия к сиду, то ли из-за злого упрямства, она была уверена, что выйдут они туда, куда ей надо.
И не ошиблась.

...Рори захлопнул чемодан, куда только что бережно сложил, переложив смятой бумагой, толстенные тома. Сзади пахнуло сквозняком. Прежде чем он успел подумать, откуда ветер, когда в квартире закрыты все окна, нос уловил принесённые с движением воздуха очень странные и даже пугающие резкие запахи, не похожие ни на что, известное ему. Последовавший за этим странный шум позади заставил МакГейбла резко обернуться.
Моргана шагнула в комнату на старый линолиум, промявшийся под её каблуками, и отпустила холку зверя. Они вдвоём… вернее, втроём, находились в некой старой обветшалой комнате, почти пустой, определённо приготовленной к ремонту.
Ещё когда обстановка вокруг была размытой, видной из межмирья словно сквозь мутное стекло, О’Ши различила в мутных образах спину мужчины. Вонзилась в него взглядом и более не отпускала, словно намеревалась прожечь в нём своей злостью кислотную дыру. За краткую секунду, когда два взгляда пересеклись, Моргана успела заметить, как маленькие глаза мужчины наполнились ужасом. По-видимому, он всем нутром ощутил в ней эту тягу к убийству. С хрипом шарахнулся назад, споткнувшись о чемодан и с грохотом опрокинулся на спину.
Женщина сделала ещё один шаг вперёд - не столь резкий, как до этого, плавный, но вместе с тем напряжённым. Так шагают большие кошки, увидев вблизи свою беспомощную добычу.
- Ну что, сукин ты сын… - процедила О’Ши, чувствуя, как в груди зарождается звериный рык. - Не успел свалить с краденым, дерьмо ты собачье?!
- Агх… ты… откуда… - Рори попытался приподняться на локтях и одновременно отползти, но упал обратно. Снова приподнялся. Он таращился на Моргану и явно не мог совладать с вышедшим из-под контроля голосом.
- Ты чёртов слизняк, - голос Морганы опустился до вполне различимого свистящего шёпота, - безмозглый наглый ублюдок, ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО думал, что сможешь обокрасть меня и уйти безнаказанным?!
МакГейбла крупно затрясло. Бледный, с перекошенным лицом, он смотрел на медленно подбирающуюся к нему женщину с видом мыши, оказавшейся перед змеёй.
Однако видимо в какой-то момент его стукнуло осознанием, что он не столь уж беззащитен. И хоть не был готов к подобной ситуации - но вполне может попытаться её переменить. Правая рука метнулась к внутреннему карману пиджака, судорожно там завозилась. На следующем шаге на Моргану оказалось устремлено дуло пистолета. Удерживающая его рука безбожно дрожала, но расстояние было таковым, что промахнуться было бы крайне сложно.
- Сука… сдохни, сраная ведьма!!
На этих словах О’Ши зло осклабилась. Но прежде чем она успела выпалить проклятье, направленное на то, чтобы у вора безнадёжно свело мышцы на руке, Рори от неё закрыла мохнатая серая масса.

17

Звери не говорят друг с другом, они не сплетают слова и фразы в хитрую вязь, не ловят друг друга в эти сети. Даже слова звери вычленяют и помнят с трудом, оттого ему был непонятен разговор Великой и того, кому не хватило ума убежать подальше от выдающего его предмета. Как и когда-то, он не хотел перекидываться на глазах у смертного, оттого Кумеги-волк отошел в сторону, рассматривая и обнюхивая пустой фонарь, покрытый копотью и другими словами. Слов было много, если расплести все – от фонаря останется только древняя ржавчина.
Неожиданно тон разговора сменился. Зверь вскинул голову – человек, скуливший на полу, жалкий и неуклюжий, вдруг выпалил что-то ожесточенное, твердое и злое. Не нужно знать слова, чтобы услышать силу, стоящую за ними. И предмет. Что-то у него под одеждой, нож?
Кумеги метнулся вперед, не спрашивая разрешения и не предупреждая. Некогда путешествуя с Тиэр, они попадали в разные приключения, не все были приятными. Часто один из пары в зверином облике сопровождал другого, и на нем в этом случае лежала обязанность защищать второго. Зубами и когтями, клювом, копытами, рогами – они знают, как безжалостны могут быть звери. И сейчас его не нужно было просить и, уж тем более, ему не требовалось дозволение. Чужая рука хрустнула в пасти, плоть размозжилась об что-то, что так и осталось в середине красного переломанного цветка. Отпустив на мгновение, чтобы посмотреть, что это, Кумеги снова впился, прижал уши, зажмурил глаза – человек вяло колотил его по голове здоровой рукой, больше истошно верещал от боли. Перестал, когда волк затрепал, рывками помогая зубам перепиливать человечье мясо. Поняв, что ему не сопротивляются, Кумеги разжал зубы, вывернул голову, выплевывая истерзанную руку. Сел. Вкус крови, ее была полная пасть и он застыл в восторге, потому что целую вечность не знал этого охотничьего пьянящего вкуса, и в отвращении, потому что это была кровь человека, запретной добычи. И не добычи вовсе. Дрянные мысли, ни один сид не опустится до людоедства.
Но слюна текла и он выплевывал ее, облизывал испачканную морду и снова выплевывал, выгибая язык, словно наглотался шерсти. С приоткрытой пастью, с диким взглядом повернулся к зашевелившемуся человеку – как тот ни бы занят баюканием израненной конечности, но замер перед волчьими глазами. Опознал зверя, наконец.

18

Всё произошло столь молниеносно, что Моргана даже не успела осознать действительное положение вещей и испугаться. Да, злость - штука инерционная, и она плевала на устремлённое на неё дуло, плевала на обычно бесценную сохранность, ибо божественный гнев кипел и бурлил сейчас слишком ярко, чтобы обращать внимание на человеческие условности. И уж тем более думать - а успела бы иссушить? Успела бы уклониться? А что если нет?..
Все эти "если" она вспоминала потом не без содрогания. Но сейчас страх так и не успел прийти, и женщина с безжалостным хладнокровием взирала на то, как воет и корчится предатель, которого яростно трепал могучий зверь. Только шевельнулось что-то в памяти, даже сумело вытащить на свет потёртое удивление тому, что сид перешагнул запрет на вкушение человеческой крови. Но тут же одёрнула себя: он поступил сообразно клятве, согласно договору, связавшему их. Удивляться стоило бы, если бы он этого не сделал...
Если бы было, кому удивляться.
Она нетерпеливо стукнула каблуком и, подступив, нависла над мужчиной, скорчившимся в позе эмбриона, прижавшим к груди искалеченную руку и скулящим от боли. Краем глаза видела, как с презрением отплёвывается от поганой крови Кумеги. Правильно, что не стал убивать, оставил ей.
Наклонившись, женщина подхватила выпавший пистолет, осмотрела. В оружии она не разбиралась, но тяжёлая, успевшая остыть за несколько мгновений сталь, слегка смахнула с неё налёт яростной пелены.
- Я предупреждала тебя, червяк... - она прошептала это, и лёд хрустел в её голосе. Рори съёжился ещё больше, словно ему в самом деле стало холодно - а может, и стало. Кому не станет, когда ему в лоб нацелится дуло, которое, как ты сам знаешь, очень даже заряжено? - Теперь тебе придётся петь. И петь очень складно... У тебя осталась вторая рука, и две ноги, и ещё... интересные места.
Оружие на миг качнулось вниз.
- Ведьма... ты и правда ведьма! - то ли проскулил, то ли простонал Рори, стараясь тем не менее не совершать лишних движений и глядя расширенными глазами не на неё, но лишь на своё бывшее оружие, словно то его загипнотизировало.
- А ты паскуда. - Моргана не выдержала и пнула его по голени. Мужчина дёрнулся и взвыл - не столько от удара, сколько от того, как отозвалась двинувшаяся рука. - Слюнявая мразь. Вот мы и опознали друг друга... а теперь рассказывай с самого начала, но бойко и конкретно - кто с тобой связался, что наказал меня обокрасть, и какими средствами снабдил, что ты... или вы... так раскурочили... - она не выдержав, скрипнула зубами. Перед глазами вновь поплыла пелена ярости, стоило вспомнить обугленные птичьи тушки. - И помни, сука, о том, что вариантов пострадать ещё больше у тебя не счесть... - Быстрый взгляд в сторону встряхивающегося волка и обратно. Сосредоточенный, злой прищур. Рори, не веря глазам, поднёс к глазам целую руку, кончики пальцев на которой стали чернеть и источать мерзостно-едкий запах тлена. Но прежде, чем он снова заорал, Моргана прекратила навоодить проклятье и припечатала сквозь зубы. - ...и ты даже не представляешь, какими они могут быть.


Вы здесь » Black&White » Рассказы о других мирах » Птицы и кости


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно