- Подлинная химера, господа! Вашему вниманию - подлинная химера! Только в цирке братьев Вайзель! Alles!
В кованой вычурной клетке - двухголовый урод. Собранная из кусков собаки и козы тварь, живая только за счёт ампул с эликсирами, вшитыми под шкуру. Едва соображая, что делает, козья башка трогала зубами прутья клетки, мелко кусала их с дробным клацающим звуком; собачья голова вяло свисала вбок, мутные глаза были полузакрыты. Зрителям явно не нравилось это жалкое представление с полудохлой скотиной. Слишком не соответствует роскоши зверинца, больше похожего на бутафорию, слишком убого среди фальшивой позолоты и зеркал, ковров и обилия газовых ламп в латунном фальшивом золоте. Усталый дряхлый лев, по-собачьи лежащий на полу тесной клетки, обезьяна с волочащимся вместо ног змеиным хвостом, карликовый носорог и пара лошадей со вживленными в черепа длинными рогами, выкрашенными фосфорной краской - неполный перечень питомцев цирка, чья судьба незавидна, а жизнь горька. Знатные гости ходили кругами, чуть морщась на запахи животных, и утекали в соседний банкетный зал. Миновали, не оглядываясь, братьев-выскочек в красных фраках. Чужаки, здесь так не принято. Но они узнают это позже, пока что общество чуть пожует их и выплюнет - до новой эпатажной выходки.
Напротив химеры остановилась очередная пара.
- И вовсе не страшная! - заметила черноволосая дама с веером из зелёных перьев и томными большими глазами, подведенными краской. Узкий лиф ее темно-изумрудного платья раскрывался как цветок - в декольте, едва не обнажающее грудь. Кружева и вышивки, и серебряный замочек, интригующий своей неприступностью. Мужчинам нравится, как он звенит, пока дама склоняется перед клеткой, прикрывая веером скучающее выражение лица.
Больше чем химера, даму волновал ее спутник, рослый мужчина с гербом дома Канн на вороте короткого плаща, прикрывающего плечо. По слабости зрения дама все никак не могла рассмотреть подробности вышивки, но видела двух щитодержателей - вздыбившиеся гиены могли опираться лапами только на фамильный герб Каннов. Сам носитель этого герба не был красив, скорее, породист, что во все времена ценилось превыше всего. Резкие черты лица, разрез глаз чуть уже, чем нужно, рот чуть шире, в темных волосах, отпущенных чуть ниже, чем позволяют приличия, поблескивает первая седина, и все это делало его узнаваемым и желанным трофеем. Он похож на отца, на недосягаемого Альберта Канна. Оттого с таким рвением и изумлением от собственной удачи его избранница висла на его локте, и ловила взгляд, и отчаянно искала, чем ещё развлечь своего покровителя. Словно самка, выпрашивающая кусок мяса для детенышей, оставленных в логове. С этого ракурса Виктория Слута ничем не отличалась от окружавших их животных в клетках.
- Как вы считаете, Зорон, она может быть ядовитой?
- Вряд ли.
Он скучал. Он отчаянно скучал и в происходящем единственное, что вызывало у него интерес - когда можно будет покончить с приличиями и задрать вдове Слуте юбку. Быть может, позже. Вечером. Пока что терпеть ее болтовню было тоскливой обязанностью. Несмотря на гнетущее неравенство, он не презирал женщину рядом. Он и сам знал, каково это, ютиться на краю праздничного стола, заискивая и выпрашивая кусок. Младший сын, почти проклятье для взрослого мужчины, почти клеймо. Пока молодящиеся родители ворочают поместьями и состояниями, пока отправляют в плавание свои корабли, умиляются успехам его брата, выдают замуж сестер, он изображает нечто среднее между прислугой и мебелью: лишний щенок в помете. Запасной.
Господин Канн, госпожа Слута… - Кром Эйнхель, городской прокурор, касается шляпы и кивает.
Мерзавец и хам. Хотя, может статься, он просто не помнит, что и у Зорона нашелся какой-то завалящий титул, и он для кого-то виконт Стробурский, а не ровня генеральской нищей вдове. Не ответив, Зорон проводил его взглядом - в бледно-серых глазах неприкрытая злоба. Это профессиональное. Дуэлянты платят им взятки, но даже не садятся за один стол с законниками. Не принято в их цеху. Хотя принимать в профессию птенцов, выпавших из графских гнезд, вроде, у них также не принято. Но вежливость коллег и забывчивость господина Эйнхеля, не помнящих о титулах - разные вещи.
Как вам зверинец, Виктория? - отвлекаясь от неприятного лица, Зорон обратился к своей спутнице.
- О, - кажется, та растерялась, уже не ожидала, что он вспомнит о том, что она также наделена даром речи. - Сказать по правде, весьма скучен. Эти Вайзель поступают не очень умно, считая нас наравне с уличными зеваками.
- Согласен. Через месяц они затеряются в потоке неумных клоунов, которые думают так же, как они.
- Вы жестоки, Зорон.
- Это жизненное наблюдение, Виктория.
Н- о тот карлик с зеркалами и дымом, согласитесь,  был забавен.
- О боги, это было три года назад.
- А теперь он спит с герцогом Руш.
Их негромкий смешок как шепот заговорщиков. Это завидная карьера и здесь так не бывает. Но они находят исключение забавным, как забавны все цирковые уродцы, даже если их незаслуженно возвысили.
- Фаготы кругом, какая мерзость, - Зорон случайно поймал глазами ещё одну парочку - перед клеткой с усталым львом остановился Олив Кройниц под ручку со своим спутником, белокурым и кудрявым юношей. Впрочем, внешность обманчива, и его милость Кройница с Ветренным Гэлом связывали куда более значительные узы.
В обществе, где споры принято решать не всегда честным способом, где любят кровавые зрелища и пари, услуги наемных дуэлянтов, готовых умереть за своих наймодателей, всегда в цене. Хотя и умирать едва ли придется, они тоже любители мухлежа и обмана, как и многие. Дуэль - схватка-условность, схватка-обряд, сыгранный актерами очень странного кровавого театра. И все же этот уродливый мир ценит даже такое зрелище. Именно такое он и ценит. Это не просто кровь на потеху, щедро приправленная суевериями, это кровь во имя их - жалких, обрюзгших, трусливых мужчин, погрязших в бумажных делах, которые решаются среди табачного дыма и кофейного чада. И дуэльные наемники - самое настоящее, к чему это выродившиеся племя способно прикоснуться. Зорон чувствовал свое отличие и свое превосходство, несмотря на то, что служил им и во имя них носил шрамы на шкуре. Он нужен им, они нуждаются в нем. В них. И это потрясающее чувство. Сильнее даже, чем жажда победы в очередной партии. Почти что власть.
Я могу спросить? - совсем неожиданно он увидел глаза вдовы. Разве так смотреть на людях - прилично?..
Разумеется.
- Почему он один из вас?
Ветренный Гэл приметил их и развязно подмигнул. Не сказать, чтобы они были близко знакомы, но все столичные дуэлянты знали друг друга. Зорон сдержанно кивнул, поспешно отвел взгляд от выродка, обдумывая, что ответить. В конце концов, сказал правду:
- Я не знаю.
Удивлённая этим признанием, Виктория промолчала. А это точно неприлично для мужчины - сознаться в незнании перед женщиной. Такие ответы здесь так же неуместны, как придурки-братья с их зверинцем. И все же… это было то немного настоящее, та небольшая правда, что оказалась доступна им двоим. Зорон не представлял, насколько понимала это его любовница, но хотел верить, что да, понимает. Почти растерявшая свою молодость женщина, готовая перегрызть глотку за своих детей, они ждали ее в холодном доме на окраине Сен-Эль, уже она точно умеет ценить правду.
Неожиданно Гэл отделился от своего патрона и оказался рядом - скользил бесшумно как призрак, между равнодушными гостями, белоснежная сорочка под легкомысленно-голубой курткой дуэлянта, тончайшие вышивки-паутинки и грубая проваренная кожа. Как будто это хорошая защита от тонкого жала спады. Больше традиция, или даже необходимая бутафория.
- Ты пришел на аукцион? - Гэл подошел так близко, что Зорон отстранился, вместо ответа поймал взгляд - договаривай. - После банкета Вайзели объявят аукцион. Не суйся туда, Канн. Уходи.
- Что за аукцион? - Зорон сделал вид, что не услышал нахального предупреждения; это могло бы потянуть на серьезное оскорбление для высшего общества, но для них и между ними отсутствие манер… всего лишь неприятно.
Гэл поджал губы, картинно воздел очи - ну точно тощий купидончик с какой-нибудь старинной картины с цветами, драпировками и полуголой Венерой с бессмысленным взглядом, разве только голубые глаза дуэлянта были бесстыжими и равнодушными глазами убийцы. Наверное, Гэл раздражал именно этим несоответствием внешности и содержания, словно матерый волк натянул ягнячью шкурку и неловко прячет длинную темную пасть. И все же именно с волком мог договориться другой волк.
- Зверинец - только половина того, что они привезли из Ляйверна, - начал рассказывать Гэл, заметил, наконец, Викторию и изобразил грациозный щегольский поклон, старомодно коснулся губами фамильных перстней на протянутой для приветствия безвольной руке: - Мое почтение, леди… Вторая часть программы - какие-то рабы, которых они якобы собирали по всему свету, а на деле - скупили там же, на невольничьем базаре в Ляйверне. Хотят устроить аукцион, чтобы выманить у местной публики побольше денег и катить дальше. Это не древности, которые, я знаю, тебе так нравятся, Канн.
Ну и почему я должен уйти? - Зорон решил сыграть в дурачка и даже сделал вид, что поверил каждому слову. - Просто посмотрю, как господа скупают молоденьких невольниц втридорога. Забавное, наверное, зрелище.
- Почему должен уйти? - Гэл поморщился от такой безыскусной игры и понизил голос: - Потому что мы с тобой коллеги. Почти друзья. И сейчас я пытаюсь избавить тебя от неприятностей.
- Тебя его милость не заждался?
Граф Кройниц внимательно наблюдал за их переговорами, не очень удачно делая вид, будто разглядывает льва, и Зорон почувствовал его взгляд, покосился. В тесноте зверинца сложно спрятать свою заинтересованность. Гэл обернулся на графа, с каким-то дерганным жестом - будто пожал плечами, но тому что-то стало ясно, он медленно отвернулся и двинулся к следующей клетке.
- Не заждался, - все так же негромко ответил Гэл и собрался уходить, но, по-видимому, решил использовать последний аргумент: - Он сам попросил тебе это сказать.
Не дожидаясь ответа, он повернулся спиной и поспешил убраться, по-видимому, с явным облегчением. Это уже кое-что меняло. Из мелких разборок дуэлянтов некая интрига поднималась в разряд противостояния фамилий. Зорон не помнил, чтобы у отца были какие-то общие дела с Кройницем, но и вражды между ними не было. Отдаленное знакомство, ни к чему не обязывающее. И сейчас бы ему послушаться, не искушать судьбу, однако помешала скука сегодняшнего вечера, а еще хандра, а еще двухнедельный отъезд Мо Кальваллы, хозяйки ложи мистиков, куда каждый вторник за сплетнями и играми забредал Зорон. Жизнь в столице приобретала деревенский шарм монотонности и оставлять ее в таком виде он не мог и не хотел.
- Что вы будете делать? - осторожно и негромко уточнила Виктория, приглушив шепот своим мохнатым павлиньим веером.
- Ну теперь-то точно придется сводить вас на аукцион, - усмехнулся Зорон, зная, что там, за веером, прячется ответная усмешка. - Вдруг, назревает скандал, а мы уедем.
- Невозможно! - откровенно рассмеялась вдова, и они остались.

Аукционный зал наскоро оборудовали на втором этаже кабаре, в котором временно обосновались братья. Напрасно Эрик и Мерс их впустили - так полагала большая часть гостей. Хозяева действительно имели удрученный вид - их обнаружили советующимися о чем-то с конферансье на непривычно ярко освещенной сцене главного зала. Предполагаемый товар в ошейниках и цепях расставили перед сценой в своеобразных античных нарядах - легкая ткань и тонкие пояса, чтобы, соблюдя часть приличий, не скрывать ни прелести, ни достоинства. Зорон выбрал столик у самого края, чтобы иметь возможность видеть весь зал и не упустить ни малейшей подробности действа, Виктория присела рядом, жестом остановила официанта и добыла им пару бокалов игристого. Переглянулись.
- Как вы думаете, в чем интрига? - он залюбовался профилем спутницы, рассеянно изучавшей происходящее на сцене.
- Думаю, что не знаю, - она опустила взгляд на свой веер, безвольно опустившийся между бокалами шампанского. - Но могу попытаться представить.
- Представьте, ну-ка.
Виктория вдруг перестала улыбаться, обернулась и внимательно посмотрела на Зорона, словно оценивая.
- Зорон, это нетактичный вопрос, но, скажите, вы бы смогли победить этого… мальчика, который к нам подходил?
Вопрос действительно нетактичный. В одном сезоне дуэлянт мог выступать хуже, в другом лучше; их традиционно обвиняли в сговорах и продажности, но всегда шепотом, потому что альтернативой было бы самому выйти на площадку против убийцы. Зорон ответил своей спутнице слегка удивленным взглядом. Она чуть наклонила голову - неужели непонятно? Он поискал взглядом Кройница. Да, кажется, понял. У Кройница какие-то виды на одного из выставленных рабов и сильный конкурент, и есть какая-то махинация, заготовленная для того, чтобы от него избавиться. А в случае протестов и возмущений под рукой есть “этот мальчик”, который будет изображать защитника задетой чести. И хорошо бы, чтобы сторону конкурента представлял не оказавшийся неподалеку Зорон Канн, одиннадцатый дуэлянт прошлого сезона. Так? Виктория коснулась его руки; тепло ладони ощущалось через кружевную перчатку.
- Ни к чему это выяснять здесь сегодня. Если не захочу, я не буду выступать, - он как можно более расслабленно откинулся на скрипнувшем стуле, накрыл пальцы Виктории своими, погладил. - Мы же пришли развеяться, верно?
- Как скажете, Зорон, - она попробовала золотистое вино, чуть прищурилась, изучая цепочку рабов: - Быть можете взглянете на этих несчастных? Мне как раз нужна новая горничная, но я, на беду, совершенно не разбираюсь в прислуге.
- Разумеется, - он встал и чуть поклонился, играя: - Позволите ненадолго вас оставить?
- Ненадолго - позволю, - королевским жестом Виктория отпустила его, поддержав игру. Подняла веер. Посмотрела из-за него снизу вверх - “уже скучаю”.

Кругом были и еще глаза, он знал. Знал, но даже не брался представлять, сколько еще ушей подслушивают их разговор. В зале пахло женскими духами, рабским потом и скандалом. Его интереса - всего ничего, одно лишь любопытство, но и его достаточно, чтобы пытливо рассматривать невольников - кто из них причина? К дуэлянтам не обращаются просто из-за того, что чьей-то жене не досталась редкая чернокожая горничная или приглянувшийся мальчик-посыльный. Это нечто серьезное, нечто интригующее. Зорон рассматривал крупного раба, судя по виду, откуда-то с юго-востока - Эрлен или Мескарские горы. Горцы наглые и гордые, и редко попадают сюда с ценником на шкуре. С солидным, нужно думать, ценником. Рядом с мескарцем на полу сидела совсем молодая девушка, почти ребенок. Сжимала руками плечи, боясь, что кто-то увидит ее грудь - из одежды на ней, как и на остальных образцах живого товара, была только тонкая полоска ткани поперек бедер. Это ненадолго, скоро ее поднимут и станут вертеть перед зрителями, как кисть винограда на рынке: отщипни ягодку, попробуй, какая сладкая! Назови ей цену. Короткая дрожь - что-то не то. Не так. Взглядом он ощупывал ее лицо - неужели на кого-то похожа? Нет, совсем нет. Просто детское лицо и отведенный, затравленный взгляд. Шагнув ближе, Зорон наклонился и взял ее за подбородок, силой заставил посмотреть вверх - ну? Кто? Неужели случайно, мельком виденная родственница кого-то из былых нанимателей? Актриса, проданная за долги? Шлюха, разделявшая с ним постель? Девчонка неожиданно сильно вывернулась; схватив за руку, освободилась, но мелькнувшая тонкая кисть оказалась в захвате. Да, милочка, именно так на дуэлях ломают пальцы… он понял, что переборщил, только когда она вскрикнула.
- Прости, - слово вырвалось неожиданно для него самого - что? у кого он просит прощения? - Это больно? Это болезнь?

Ее руки. Да, дело в руках, в пальцах, которые словно макнули в краску, или нет, словно причудливо расписали татуировочной иглой - завитки и узоры на первых двух фалангах каждого пальца переходили в темно-пепельный, черный цвет. Это словно чей-то извращенный каприз, украсить подобным образом свою собственность, но отчего-то в этом виделся и странный тайный знак. Зорон знал, откуда это. В Королевском Музее Рисваль выставлен оригинал - чудовищных размеров полотно, пляска ангелов, падение мира кисти Лера Кайваля. У него была копия, поскромнее и помельче, но и на ней можно было рассмотреть руки одного из ангелов, сжимающие древко знамени. Пальцы, словно опущенные в краску. И эта маленькая рабыня, несомненно, пострадала от того, что кто-то из богачей пожелал видеть у своих ног одного из ангелов Кайваля, а потом надоела хозяину и оказалась здесь.

Зорон не ответил. Проводил одного из братьев ничего не выражающим взглядом, посмотрел, как тот пристегивает девчонку к шесту и смотрел на нее, не на него. Темные, почти черные глаза грозили продырявить ей шкуру.
В ней что-то есть. Удачная иллюзия чего-то интригующе-хрупкого, что так ценится в невольницах, или эти ее руки, или она действительно похожа на свирепого ангела, поднимающего свое знамя - полотнище, заполненное широко распахнутыми глазами? Не помнил картину. Не помнил точно, она валялась где-то в верхних комнатах его дома, забитого древностями и антиквариатом. Почти безвкусно, но отец одобрял увлечение. Отцу казалось, что еще немного и в погоне за желанной игрушкой его непутевый младший сын бросит свое занятие, не постыдное, но неприятное. Бросит напоминать, что убийца. Что своими руками, при стечении народа, под аплодисменты положил в прошлом сезоне четверых. И все - сопляки, за которых в их цеху не дали бы и гроша. Бездари. А толпу нужно кормить, и лучше такими, как они.
Мысли текли одна за другой, Вайзель, рабыня, отец… а что бы сказал отец, если бы он ее купил? Нужно будет заменить картины в гостиной, нет, в холле. Вместо отдыхающей Джасис с ее оливами и амурчиками повесить Кайваля. Сравнить - точно ли похож ангел с полотна на эту рабыню?
Он пробирался на свое место, к Виктории, внимательно наблюдающей за перемещениями в зале, незаметно указавшей на кого-то… он сделал вид, будто отодвигает стул и осторожно посмотрел - да, на три часа от них Кройниц и его мерзкий друг сердца; последний не глядя, берет стакан виски, поднесенный пажем. Что ж, Виктория, ты не права. Наверное… он не помнил, был ли Гэл исключением, но практически  все дуэлянты перед выступлением не брали в рот спиртного, во всяком случае, крепкого. Впрочем, нахрен барона-извращенца. И его планы тоже.
Сняв со стола маленький серебряный колокольчик, Зорон резко звякнул. Прибежала сразу пара служек.
- Номер мне принесите.
Азарт и жажда чего-то, что хорошо известна таким, как он. А, возможно, даже таким, как Кройниц или отец, или вся их жирная компания. Жажда быть победителем. Разумеется, они понимают под победой разные вещи, но Зорону казалось, что он чуть ближе к истине. К тому настоящему, ради которого только и стоит жить.
Принесли номер.
Вдова улыбалась за веером, смотрела по сторонам, терпеливо ждала, когда его внимание чуть переключится с готовящегося аукциона на нее. Мельком глянула на табличку - сорок семь. Ничего не выражающее, скучное число.
Первым, на разогрев, выкинули мескарца. Удивительно мерзкое зрелище, как знающий себе цену мужчина, не привыкший ни кланяться, ни подчиняться, стоит под лампами и не знает, куда девать руки. Озирается, знакомясь с новым непривычным ощущением. Да, приятель, это страх. Он с тобой надолго, потому что не осталось ничего такого, что можно было бы положить на другую чашу весов. Все отняли и выбросили по дороге.
Потом близнецы. Угодливые бляди, чьи-то будущие пажи, услужливые мальчики с картинки.
Потом танцовщица. Зорон залюбовался, как она вышла, качая тяжелыми бедрами, как окинула взглядом людей, словно они собрались здесь исключительно ради нее. Да, так нужно уметь. Цена поднималась минут двадцать. Распорядитель кому-то даже принялся звонить, пялясь в зал и неловко прижимая к уху разукрашенную перламутром и золотом трубку.
Наконец, вывели ее, испуганную и растерянную ангелицу.
- Двенадцать миллионов!
О, это из середины зала. Это Кройниц, ему плевать и на начальную цену, и на заданный шаг. Привилегия сильного, наглого и высокомерного ублюдка. Но не сегодня. Зорон с усмешкой приподнял табличку со стола. Двенадцать с половиной. Барон не обернулся на зал, но молча поднял свой номер - пришлось играть в эту игру. И снова. И еще. Виктория наблюдала, пряча улыбку за веером. Интересно, что это была за улыбка? Женское снисхождение к их развлечениям? Или что-то еще? Кройниц поднял ставку до восемнадцати. Зорону было плевать - отец заплатит. Почему-то он знал, что именно рабыню ему отец оплатит с удовольствием, это не собака и не лошадь, это нечто из их мира - мраморных статуй, золотых ваз, бессмысленных картин и полуголых девочек, натасканных выполнять прихоти хозяев по малейшему жесту.
Кто-то с шорохом приблизился. По осторожным шагам - слуга. На стол с серебряного филигранного подноса опустился сложенный вчетверо лист бумаги; Зорон отогнул угол - на плотной бумаге пропечатана рамка с геральдическими фигурами, соболи и оливы, обвившиеся вокруг алебард. Дом Кройниц… пойдите в бездну. Аккуратно разорвав записку, он резким жестом приказал убрать.
Что там было? Просьба? Угрозы? Виктория оказалась права? Неважно, он уже решил идти до конца. Это ведь просто игра, ничего серьезного.
- Двадцать два миллиона пятьсот тысяч лим! Беспрецедентно! Ваше слово? - распорядитель аукциона тоже заразился их азартом; в цене пока что ничего беспрецедентного не было, но сцена требовала чего-то громкого и абсурдного. Подходящего к ситуации.
- Двадцать два пятьсот один!
Зорон обернулся с самодовольной ухмылкой - ясное дело, он не из карманных денег будет платить за эту рабыню. Обернулся и натолкнулся на взгляд барона. И все. Все стало ясно. Тот не поднял табличку, это бесполезно. Их дальнейший спор будет только набивать карман шутов-Вайзелей.
- Двадцать два пятьсот два!
Он отвернулся, сделав вид, что заинтересован своим будущим приобретением. Просто игра, не более, но как же приятно выигрывать. Нужно будет написать отцу, а этим оставить расписку. Никуда они не денутся, братьям-циркачам уже должны были объяснить, к каким гербам в этом городе нужно испытывать максимальное почтение.
- Двадцать два пятьсот три! Продано господину с номером сорок семь! Прекрасная белая дева из далеких краев, лот четыре! Пусть она порадует вас больше, чем ваши лимы!
В зале кто-то загоготал неловкой шутке. Зорон улыбаясь, потребовал бланк и стилос, с той же улыбкой заполнял строки, размашисто подписался, после чего принялся просматривать документы рабыни, почти не задерживаясь. Молодая, даже юная сучка. Конкурентка Виктории - в ближайшее время точно, а там посмотрим.
Неожиданно кто-то подошел, и в этот раз уже не суетливо-бесшумный слуга или кто-то из организаторов. Это были грузные шаги большого во всех смыслах человека. Зорону пришлось повернуться на стуле и задрать голову вверх - барон. Какая неожиданность.
- Леди, - он кивнул Виктории, взял свободный стул у соседнего столика и без разрешения и малейшего такта уселся, уставился Зорону в лицо. - Виктонт Канн, вас не удивил тот факт, что за этот лот мы торговались вдвоем?
Зорон сделал вид, что не заметил наглости. Терпеливо снес взгляд. Посмотрел на свои руки, собрал пальцы в “домик”, улыбнулся:
- Вероятно, мало кто был столь же прозорлив, как мы с вами, барон. Мы сумели рассмотреть некие тайные преимущества обладания лотом номер четыре. Кстати, не поделитесь? Глядя на вашу… компанию, меня удивляет ваш интерес к этой рабыне.
Наглость за наглость. Он протянул конец слова “раб-ы-ня”, так, словно само слово вызывало у него недоумение. Как так - девочка с мягкой грудью и гладкой кожей? С тоненькими запястьями и детским лицом? Это после Гэла-то?
- Виконт, откажитесь от сделки и не переоценивайте себя.
- Виконт Канн, если не сложно. А Канны, насколько известно, не отказываются от сделок по первому неучтивому требованию.
- Вот это было неучтиво, виконт Канн. Я вызываю вас.
- Формальный повод?
- Оскорбление.
- Принял. Здесь и сейчас?
- Здесь и сейчас.
Зорон с удовольствием хрустнул пальцами, встал, чтобы успеть посмотреть на сидящего соперника сверху вниз. Тот, кто мог бы быть его защитником, полчаса назад опрокинул здоровый стакан виски вместе со своим патроном. Барон дурак, но Гэл-то не дурак? Или все же да? Зорон подумал о том, что представления не имел, что могло их связывать, какие отношения. Если барон со своей тупой прямолинейностью прикажет, что станет делать его коллега по цеху? Сможет ли послать его нахрен? Подчинится ли? А если у Гэла долги? А у кого сейчас нет долгов, особенно среди дуэлянтов, которые вечно живут не по средствам? Хотя это не его проблемы. Сто раз не его проблемы. Он вообще может повернуться и уйти, потребовав доставить выкупленную девчонку ему домой, это же смех вызывать дуэлянта, хотя и прецеденты такие бывали, и не раз.
Но он же принял вызов и вот, стоял над разъяренным Кройницем как дурак. Ждали третьего, кто необходим в этом споре, третий подошел позже и не задал ни единого вопроса. Все понял и так. Или знал с самого начала.
Впрочем, вопрос был только один.
- Спада с собой?
Видел, что с собой, короткий вышитый плащ не скрывал длинных ножен, вещи, словно угодившей из давних диких времен, но Гэл предпочел переспросить. Это означало, будет ли он выступать.
- С собой, - Зорон зло оскалился. - Объявите, раз вызвали.
Это им обоим, развратным выродкам, барону и Гэлу, который заделался его верным псом. Хотят крови, будет и кровь им.
Вот не хотел этого. Хотел посмотреть, что будет и убраться к Виктории на ночь, а нет. Игра затянулась, игрушки вынесли взрослые.
Аукцион торопливо сворачивали, как же, здесь развлечение поинтересней. Люди любят дуэли, люди любят их выступления, столько суеверий кружится вокруг дуэлянтов, но сами они скептики в большинстве своем. Зная подоплеку, сложно не быть скептиком. Это просто танец с мечами, не всегда безопасный, иногда смертельный, но просто танец по правилам. Нарушители правил удостаиваются поцелуев спады - разной степени тяжести, зависит больше от темы выступления, а не от техники. Сейчас, например, Зорон представления не имел, какая на самом деле здесь тема. Было бы время, выяснил бы в гильдии, у мастеров. Не из-за проигранного аукциона, в самом деле? Значит, все же замешан отец? Ну тогда точно ему придется заплатить за эту девку из своего кармана, а, заодно и объясниться перед сыном, какого черта на него обрушился проклятый барон.
Со сцены выносили стол распорядителя и тяжелую кафедру. Зорон молча наблюдал за суетой, развязывал шнуры плаща, чтобы остаться в тонкой рубашке с кожаными манжетами на шнуровке. Ветренный Гэл, пятый дуэлянт прошлого сезона, стоял спиной и словно отыскивал кого-то в толпе.
- Ну и какого дьявола происходит? - Зорон шагнул ближе, убедившись, что барона рядом нет.
- Ничего. Я тебе говорил уходить, - тот не обернулся.
- Ничего, выступим, попляшем. Как обычно.
Гэл, наконец, повернул голову. Ничего не выражающие глаза под светлой челкой. Не как обычно, но сказать это вслух он не мог. Или мог? Первый неприятный холодок пробежал по спине - Зорон помнил, как отец любил разглагольствоваться о большой игре, где ставится на кон не шкура какого-то бывшего бродяги из сиротского дома или младшего сына, запасного бездарного щенка. Неужели это и есть какое-то эхо от схваток сильных мира сего и барон Кройниц собрался всерьез взяться за их семью? В таком случае, он стоит еще и за свой дом, так? Или нет?
Гэл медленно шагнул вперед, к сцене, куда направили все софиты, прошелся по краю, сделал резкий жест - ага, приказал убрать. Если эта дрянь будет светить в лица, их выступление не станет лучше. Зорон медленно отстегнул ножны, двинулся следом. Пора.
- Вызывающая сторона - барон Олив Кройниц, - коротко сообщил Гэл, отстранив кого-то из организаторов, попытавшегося выскочить на сцену. Они начали, и посторонним здесь уже не место.
- Отвечаю за себя, я, Зорон арк Канн, виконт Стробурский, - редко выкрикнул Зорон. Дернув меч из ножен, выкинул их на пол - кто-то выступает с ножнами во второй руке, но ему это не нужно, легкая и острая спада требует всего внимания и одаривает победой взамен.
Они были примерно равны по росту и длине рук, такие выступления считались особо красивыми - ни один из противников не нуждался в сокращении дистанции и не теснил другого, спады же их были сестрами-близнецами по пропорциям и длинам, различались только ажурные стальные платья, украшавшие рукояти.
Начали.
Это действительно танец - по кругу, с текучими шагами все вбок и вбок, пытаясь переиграть соперника еще до того, как настанет пора соприкосновения. Пора. Первый звон спад, дрожь рукояти ушла в ладонь. Любимые публикой сверхъестественные движения - словно зеркальный двойник, Зорон повторял за соперником, и это пока еще была больше игра, чем поединок. С симметрией, недоступной для гражданских, они сходились несколько раз, пока не сорвали аплодисменты. Потом Гэл не преминул показать, за что заслужил свое прозвище - мастер обманных финтов, он раз, потом другой заставил Зорона сбиться и повторить не то и не так, и это было уже опасно. На атаке с первой четверти Зорон помог его мечу нырнуть вниз хлестким ударом. Быстрый встречный выпад, подло, в кисть. На сцену полетела кровь, веер брызг, но Гэл успел отдернуться. Если бы не успел, ему нужно было бы искать по всему городу врача, который бы сумел зашить выпотрошенную руку.
Встречная атака, в лицо, в ноги - два шага назад, ответ - зеркально в кисть, но Зорона учили прятать руки и спада только взвизгнула, вскользь гася удар. Вот это некрасиво. От клинка полагается уходить, а не отмахиваться. Словно издеваясь, он повторил финты Гэла и его же атаки, оттеснил на те же два шага. Да, они знают друг друга как старые, надоевшие друг другу любовники, но зрителям нравится. Им кажется, что эти повторяющиеся движения - часть танца, который служит исключительно для их развлечения. Впрочем, да, служит. И скоро он закончится.
Есть пятьдесят четыре общеупотребительных приема для спады; некоторые насчитывают больше, однако, как правило, за счет комбинаций уже перечисленных. И в бою есть пятьдесят четыре атаки, после которых выступление должно быть завершено. Дольше тянуть бой не имеет смысла, это время, за которое зрители могут начать скучать, на смертельный танец дуэлянтов не полагается смотреть слишком долго.
Не следует приучать зрителей к нему как к обыденности. Всякий раз должен быть чудом.
Обычно времени, отпущенного на эти пятьдесят четыре такта, было достаточно, чтобы определить мастерство каждого и выяснить, кто на самом деле лучший. Да, они редко когда калечили или убивали друг друга, но это случалось, когда ни один не пожелал уступить, а чаще из-за условий, поставленных нанимателями еще до дуэли.
Зорон подозревал, что такие условия имеют место. Гэл не сводил глаз с его лица, по глазам определяя намерения, но по его лицу во время схватки понять что-либо было невозможно. С таким лицом ангелы сокрушают грешников - сосредоточенно и отстраненно.
Обманный финт. Укол в третью четверть.
Защита, ответный выпад.
Звон спады как плач.
Кто сегодня не дождется любовника в постели? Виктория или Олив Кройниц?
Три одинаковые атаки с одной и той же стороны, Зорон оттеснил противника к самому краю сцены. Финт, обманный взгляд в сторону, повторение. Ну же!
Дорожка крови из рассеченной руки уже описала несколько петель по сцене, не думала редеть. Новые брызги - Ветренный едва не попался на четвертой атаке. Кажется, его уже пошатывало.
Отчаянная атака. Да, кровопотеря сказывается. Без прежней точности хлестко сверху - острие метит по глазам, Зорон убрал голову от клинка едва ли не лениво. Медленно, слишком медленно.
Атаковал в ответ и вдруг понял, что, отворачиваясь, он упустил что-то важное. Гэл присел, распластываясь в самой нижней стойке как пригнувшийся кот и выпрямил руку, чиркнул лезвием выше колена. То ли его повело, то ли ублюдок действительно собирался нанести увечье - поцелуй спады был глубок, слишком глубок и метил достать до сухожилий. Зорон едва не выругался, удержала только дисциплина. Во время выступления не полагается издавать ни звука, это время, когда поет только меч. И так же беззвучно, но с яростью, достойной настоящего поля боя он обрушил клинок сверху вниз. И это тоже был длинный влажный поцелуй под челюстью, под светлыми волосами, сразу вымокшими от крови. Еще не поняв, что произошло, Гэл попытался подняться из низкой стойки, отступить и оценить ситуацию, но вместо этого, теряя остатки своей утонченной грации, он упал навзничь, чтобы уже не подняться. Смерть содрогнула его, скрутила на сцене убогого кабаре, и только после этого замерший на месте Зорон вдруг понял, что не может сделать ни единого шага. Нога не слушалась, он чувствовал только, как горячая жижа течет под штанами в сапог, и ее слишком много, и он сам тупеет, соловеет от подступившей к горлу дурноты.
Он неловко оперся о меч, пытаясь хотя бы попытаться перенести вес тела.
Мысли об ангелах кисти Кайваля, и о кровожадном бароне Кройнице смешались, но все они были где-то там, внизу и далеко. В мешанине лиц, которые Зорон почему-то перестал узнавать.
Он остался совершенно один, в круге света с ним только мертвец.
Он стоит на сцене один.
Все взгляды обращены на него.
Он один…
Победитель.
Кто-то приближается, разводя руки.
- Вызовите врача! Срочно!
Кажется, это голос Виктории. Ее он узнал. Не лицо, прикосновение, и запах ее волос, густо перемешанный с кровавой вонью. Зорон смотрел снизу вверх, понял, что лежит на полу и, кажется, ему полегчало. Да, это веселая вдова склонилась над ним, смотрит строго и сочувственно.
- Виктория, простите, - он улыбнулся, касаясь затылком досок. - Позовите Лойза, он знает, что делать.
Она что-то сказала. Не возразила, просто что-то сказала. Зорон хотел переспросить, но поплыл окончательно и погрузился в темноту.