I. Имя
Ивира Лён, «Лён» - это ко всей её семье прицепившееся прозвище: давно уже эти крестьяне выращивают на своем наделе больше льна, чем злаков, сами же потом трудятся над пряжей.
Рыжая – очевидное и даже не обидное, но раздражающее прозвище. «Лиса», «чахоточная» – уже неприятнее будут.
Ивира-ведунья, Ивира-Ведьма – страшное, оковывающее и окрыляющее имя-прозвище, которое клокочет собственным невысказанным проклятием в глотке. Девушка сама боится того, что может сказать когда-то, в чем её могут обвинить.

II. Раса
Человек.

III. Возраст
15 лет. Рождена в конце зимы пятьсот третьего года пророчества Гертана.

IV. Место жительства и род занятий
Деревня Хейль, пригород Сиалема, провинция Сиалем, Виреттский протекторат.
Третий дом на отшибе, спросить любого в деревне, все покажут, где Лён живут.

Крестьянка. Пятый ребенок в семье. А потому на Ивире лежит и присмотр за домом, и сбор нехитрого приданного себе к свадьбе, и работа в поле.

V. Знания и способности
Обучена счету до ста, не страшится любой работы в доме, в хлеву, в поле. Ладно справляется с иголкой и веретеном с прялкой. Дважды помогала матери разрешиться от бремени, потому не испытывает страха, коль придется еще раз помочь кому-то выпустить в проклятый мир новую жизнь.
Недурно поёт, впрочем кто их, крестьян, оценивает. Коль случается в деревне праздник, танцевать в круг не идет – боится досужих взглядов.

Способности ведьмы. Способности, нет которым границы, и грань силы пролегает лишь на пределе фантазии девушки, которая сама себе и сама в себя еще не до конца верит.
Если бы Хаос даровал умение знать о переступающем порог больше, чем можно судить с лика его; по вещи судить о потерянном; по своему желанию беречь посуду да урожаи… если бы – но Хаос не бывает так щедр, увы. И точно не Хаос даровал запредельное – когда крик перепуганного ребенка беззвучно и ласково приняла раскисшая земля, взамен рождая не человека, но и не зверя.
Под взглядом Ивиры не киснет молоко, но могут срастаться ранки, от танца её, самозабвенного и тайного, глухой и душной летней ночью перед грозой, не побьет градом урожай, да только мало в том воли девушки. По-наитию, почти в безумии, скользит она между страхом и желанием выпустить на волю силу, что, по поверьям, проклята и мир от этой силы лишь крошится больше.

VI. Внешность
Неприметность не оказалась подарком от сквалыжной Судьбы – Ивиру в толпе отыщет любой, да пальцем ткнет, направляя чей-то любопытный взгляд в сторону тощей, похожей на чахоточную лису, девицы.
Невысокая, рыжая, сутулая, обсыпанная веснушками с головы до пят, будто ей, эка невидаль, хватает тусклого и нежаркого весеннего солнца. Лицо резко сужается к заостренному подбородку, глаза вечно с перепуганным взглядом, зеленовато-жёлтые, неприятного и непонятного оттенка. Красавицей её не назовут сельчане – слишком тщедушная, такая детей не выносит.
Пальцы тонкие, кисти рук похожи на птичьи лапки – кожа да кости. Под аккуратно обгрызаемыми ногтями часто черно от земли или зелено от травы.
Ходит мелкими шагами, будто не уверенна в том, что впереди земля не разверзнется. Порывиста. Когда уверенна, что никто на неё не смотрит, крестьянка будто оживает – и плечи расправляются и горделиво вздергивается голова, держащаяся на тонкой шее.
Голос у Ивиры мягкий и тихий. Кричать девушка будто и не умеет. Даже когда плачет, всхлипывает тихо, не может по-бабьи голосить.
Одевается как все – домотканое платье: нижняя рубаха, юбка, верхняя рубаха. Цветастыми бусами да венками не украшает себя даже к праздникам – не любит, да и все старшие сестры на себя примеряют. Волосы обычно заплетает в тугую косу, вот только уже через час-два то лента, то шнурок развяжется и снова патлы рыжие, жесткие и густые, по спине бьют.
В семье она единственная рыжая в этом поколении, в мать пошла. И хотела бы быть незаметной – в деревне рыжих больше нету, кроме как в их семье, да сажей волосы не затрешь.

VII. История
Хельга разродилась к концу трескучих морозов. Девочкой, четвертой; и было страшно поначалу, как узнала, что опять дочка, что муж и побить может, что перед Ивирой не доносила еще одну, сбросила… да только женщина и повитуха сами себя убедили, что ничего страшного – Арих поругается-поругается, да и примет еще одну будущую пряху, а что пятая девка, так не считается – одна же умерла недоношенной, по живым считать надо. На том и порешили. Потом еще дважды, будто Судьба пожалела семью, рождались только мальчики, и хмурая складка меж бровей Ариха чуть разгладилась, а Хельга и считать перестала – не будет пяти детей однополых подряд, не будет – смилостивилась жизнь над Фернасом и её семьей, конечно же!
Ивирой назвали в честь прабабки, тоже рыжей была и мать вот рыжая, так что ничего, что остальные дети светлые да сероглазые, бывает так, неча соседкам косо поглядывать.
Жизнь текла размеренно и спокойно. Ивире всё время казалось только, что всё не так, что неправильно всё, что зачем это, зачем она живет – дурные вопросы в дурной детской голове, за которые не раз затрещину получала, а потом и спрашивать перестала, находя ответы в сказках и легендах, которыми бабка потчевала, да старшие сестры иногда пугали, а то и сельчане. Мир у них непростой, да не дело селянке о судьбе мира думать – бери да родителям помогай, потом приданое собери, да замуж иди, детей рожай, жизнь продолжай, чтобы была жизнь и дальше. Вся наука.
Только щемило сердце и иной раз то в тенях что покажется, то ветви деревьев изогнутся знаком непонятным, то мурашки по коже пойдут, когда знаешь, что на тебя смотрят и как смотрят.
Потом, лет с восьми, всё чаще приходило знание как надо и что надо делать – как сказать так, чтобы отстали, как посмотреть на человека, чтоб споткнулся. Забавно и пугающе, главное – сестричкам не доверять своих слов, те ещё трещотки, и братцам младшим даже в сказках не сказывать. И матери, располневшей и огрубевшей, и отцу, что больше в счетах о том, сколько урожая добудут да как бы его похитрее справить.
К десяти годам Ивира уже среди сельчан знатной была – Хаосом одаренная ведь. Вот к ней шли иногда, боязливо, но шли – то о пропавшей вещице спросить, то еще какую глупость. Девчонка и сама верила, что это то, страшное, что за Гранью, её так щедро одарило, до летней грозы на одиннадцатом году жизни верила. А потом будто родила и родилась – в грязи мокрой и пахнущей до одури сырой земле и траве лежала, плакала, умоляя от нее отойти, убраться тому, кто явился, да только пока рядом Он стоял, чёрен да страшный, нелюдь, и гроза будто хлестать девочку перестала.
Домой тогда Ивира к ночи явилась, грязная, заплаканная. Мать дурное и страшное подумала, а девочка только оставила в сенях тяпку, да и призналась, что грозы испугалась, в поле пережидала. Хельга, может, и не сильно поверила, да дочь не битая была и в одежде не рваной, может, дурная, правда, свой кусочек надела замешкалась до грозы от дикотравья проредить, вот и будет ей наука.
…А Защитник где-то был за деревней. Собаки даже не надрывались, но Ивира знала – там Он, её выглядывает, её ждет.
Еще четыре года. Разговоры к скорой свадьбе с третьим сыном соседа идут, а у Рыжей под ложечкой сосет да голова кружится, стоит только выйти на дорогу, да кулаки сжимать приходится, чтобы в пляс не пуститься, чтобы не захохотать вслух, да убежать куда глаза глядят. В грозу хуже всего, в грозу плясать и кричать хочется, и тот, нелюдь, приходит близко и уже Ивира ему руку протягивает, зная, что Он-то её поймет.
Ведьма понимает себя, не веря до конца. Понимает и знает, что бежать необходимо.

VIII. Характер
Себе на уме. Спокойная и тихая. Очень послушная с виду, да мягкой характером кажется. Только то, что Ивире не нравится, будет делать спустя рукава, да так, что кто-то из родных обязательно не выдержит и за её работу ухватится, доделывая.
Ни с кем никогда не спорит. В глаза согласится, посмотрит своими дурными и большими глазищами, кивнёт, «ага» скажет, а что потом всё по-своему переделает, - «не поняла, простите, отец-матушка».
Ивира не любит насилия, терпеть не может, когда обижают скот: ей жалко и курицу убить, не то, что помочь поросенка заколоть. Но если таки не отвертится от убийства, то разревется потом в три ручья, забившись где-то в уголок.
Гневается, когда на улице видит, как кто-то жену или детей бить собирается. Так гневается, что зубы скрежещут.
Рыжая не любит, когда на неё глазеют и когда за помощью к ней идут смущается, да чувствует, будто людей обворовывает и обманывает, хотя и чует – правду она говорит.
К открывшемуся своему страшному дару относится с опаской, только силу некуда девать. Иногда девчонку переполняет могущество. Тогда Ивира срывается ночью в поле или хоть за сарай, лишь бы выпустить, хоть как-то, дурную волю проклятого мира, лишь бы вытрясти из себя пьяное желание сойти с ума, рискуя всем на свете; лишь бы впустить в этот мир что-то иное; лишь бы запылать... лишь бы никто из своих не проснулся.
Огонь очень любит, очарована горением пламени, его танцем, с детства. Зимой на лучину часами может смотреть, забывая о деле.
Ивире свойственно забываться работой – если начала что-то делать – не отвлечется и не успокоится, пока до конца не доведет или уж если сильно отвлекут. В семье и соседи рыжую дурочкой считают, жалеют даже.
Семью свою любит, хоть всегда особняком держалась, как-то удобнее сидеть с краю лавки, чем со всеми, да молчать, а не с ними шуметь. О других народах и всяких тварях знает только то, что люди рассказывают, не всему верит, но демоны Ивиру пугают, да и от мысли о вампирах озноб по коже. Крысолюды представляются такими же противными и прожорливыми как амбарные крысы, а остальные – слишком чудные, аж дух захватывает – и страшно, и любопытно на них, хоть глазочком, да посмотреть.
В больших городах никогда не бывала, потому жадно слушает рассказы соотечественников о чудесах и технике, что там встречается.
Будущее ведьму страшит, да только, по-взрослому, она понимает, что не отвертеться от своего пути, даже если горько от того, что именно ей Судьба таким проклятием наделила. Ивира хочет понять одно – за что и почему именно её-то?! И даже гнев берет, настоящий и жаркий, стоит только подумать, что кто-то решил, что, да пускай хоть Судьба, решила именно её проклясть таким даром - так бы и ударить кого-то, поколотить, да только бить некого и не пред кем держать ответ за то, что жива и умирать не хочется.

IX. Свита, родня и друзья
Отец и Мать – Арих и Хельга. Четыре старших сестры – Аника, Лана, Лина и Инга. Два младших брата – Якоб и Ганс.
Друзей по деревне как-то не нашлось – подружки, с которыми в поле работала, будущий жених, что через забор зубоскалит, да и всё.

Есть только Защитник. Страшный он, силой своей и спокойствием. Да только если осторожно коснуться его пальцем, почувствовать жизнь чужую и странную, то как-то и покойно становится. И только он может помочь сбежать и куда-то уйти, где не найдут и не поймают. И только он смотрит в глаза так, как голодный пёс не заглядывает.

X. Имущество
Своего ничего и нету – есть отцовский дом, в котором живет, есть перешитые материнские платья – на том и весь счет и весь достаток.

XI. Коротко о себе

Очень бы хотелось пройти к вам, мир очаровал просто. Да и ведьм люблю, особенно таких.
Пишу, обычно, пост в сутки.
Не конфликтная, тихая, в дружбу и душу не лезу.

Отредактировано Ivira (2015-03-12 05:00:57)